Московское море

^[1]

Александр Можаев

Проект строительства маяка на Трубной площади выполнен зодчим Антоном Шрамковым для журнала «Новый очевидец» в 2004 году.

В 1935 году первые большие пароходы пошли по каналу «Москва-Волга», в связи с чем главная газета страны «Правда» стала гордо именовать Москву портом пяти морей. С тех самых пор, вот уже 73 года подряд, город-герой Москва носит это почетное звание. Действительно, подняв якорь в Южном или Северном речных портах столицы, через некоторое время человек может очутиться в Белом, Балтийском, Черном, Каспийском или даже Азовском море — как кому повезет. А потом, одолев эти водоемы, выйти в любой из имеющихся на сегодняшний день океанов. Так что Москву даже правильнее было бы называть портом пяти морей и четырех океанов. Кроме того, Москва известна как колыбель русского флота.
Но знаете ли вы, что простор четырех океанов был доступен москвичам задолго до присвоения официального звания Порта, и что белоснежные паруса первых бригантин возникли на московском горизонте за тысячи лет до того, как царевич Петруша запустил в кремлевском дворцовом пруду свой первый бумажный кораблик? Представляем данные краеведческих изысканий, позволяющих по новому взглянуть на славную многовековую историю Мосфлота.

Москвичи с древних времен с волнением и трепетом вглядывались в туманную речную даль, пытаясь разглядеть за поворотом извилистой Москвы-реки простор далеких океанов. Эти гордые, трудолюбивые люди, произошедшие от морской звезды, татар и прибоя, издревле понимали, что Москва-река — ни что иное, как начало всех океанов Земли, живой остаток древних морей, отошедших на время от города, чтобы дать развиться здесь ремеслам, промышленности и балету. Следы океанов до сих пор видны пытливому взору опытного краеведа. Допустим, столичная традиция курить на балконе, глядя вдаль, кольцевая структура городской застройки, привычка петь в ванной — все эти признаки красноречиво говорят о том, что москвичи ждут возвращения океана, тоскуют без парусов и камбуза.

Мечта о морской жизни с древнейших времен побуждала горожан к подвижничеству. Ещё в средние века вокруг Москвы была создана грандиозная система речных волоков — лесных просек, по которым кряжистые мужики день и ночь волокли огромные суда, груженые заморским товаром. Ближайший из волоков находился тогда в районе современных Мытищ. Из океана в море, из моря в реку, из реки в Мытищи, из Клязьмы в Яузу — так шел флот в Москву. Каких только кораблей не видела старая московская гавань, находившаяся в Зарядье. Здесь встречали и груженые дешевой бормотухой варяжские струги, и громыхающие бочками с фряжскими винами испанские каравеллы. Лавки Гостиного двора ломились от изобилия колониального товара, кабаки Великой улицы гремели отборнейшей разноязычной бранью. Старая московская легенда гласит, что во время одного из своих путешествий Москву посетил сам капитан Флинт. A Дарби Макгроу, коварный убийца Флинта, не оставивший ему похмелиться, был на самом деле ни кем иным, как известной всей допетровской Москве портовой девкой Дарьей Макаровой.

Однако истинная морская история нашего края началась намного раньше обустройства Великого волокового пути. Скажем больше — на много миллионов лет раньше. Для обоснования такого смелого краеведческого тезиса придется заглянуть в глубь веков, на самое дно московской истории. Анализ столичной геологии свидетельствует, что колоссальная толща известковых отложений, залегающая на глубине 10-20 метров ниже уровня современного города — это остатки широкого теплого моря, плескавшего здесь в каменноугольный период. Ближайшее побережье, покрытое зарослями диковинных растений, проходило тогда по территории Тульской и Калужской областей. На месте же нынешних площадей и улиц столицы располагались коралловые рифы и неторопливо ползли по своим делам морские ежи Archeocidaris rossicus. В прозрачной воде резвились стайки акулоподобных псамодусов и кладодусов, первых московских поселенцев. Желающие полюбоваться их останками могут отправиться в Подольск. Стены знаменитой Дубровицкой церкви сложены из блоков известняка, образованного окаменелыми останками наших доисторических (в широком смысле) предков. Особенно хорошо на фасаде храма читаются раковины головоногих, плеченогих и даже брюхоногих моллюсков.

Но, как писал один советский поэт: «Летели годы над страной со скоростью ракеты»… В Пермскую эпоху (около 250 миллионов лет назад) море отступило, и на заливных лугах Подмосковья расположились стада огромных и диковинных пресмыкающихся. С наступлением Юрского периода (137-190 млн лет назад) большая вода вернулась вновь. Теперь полоса прибоя шумела уже в ближнем Подмосковье, по поверхности прозрачных вод скользили тени летящих в теплые страны птеродактилей, а площади и улицы будущего города были густо населены аммонитами — головоногими моллюсками, облаченными в спиралевидные раковины. Древние египтяне называли эти раковины «рогами Аммона», индийцы — «колесами Вишну», умеющими вызывать пророческие сны. Однако ближе всего к истине подошли ирландцы, считавшие, что это «гады, обращенные в камень молитвами святого Патрика». По соседству с аммонитами резвились шустрые белемниты, напоминающие современных кальмаров. Их окаменелые скелеты, хорошо известные в народе под названием «чертов палец», и сейчас становятся лёгкой добычей для посетителей Филёвского парка.
Наблюдения за юрскими отложениями позволяют сделать интересные выводы о борьбе за сферы влияния, уже тогда происходившей на територии города. Например, окрестности Серебряного бора были излюбленным местом отдыха Craspedites subditus, а незадачливые Craspedites nodiger были вытеснены в гораздо менее престижные Лыткарино и Котельники.

На протяжении целой эпохи Москва не была постоянно покрыта морем, а множество раз затоплялась и высыхала вновь. Поэтому находимые раковины моллюсков чередуются с отпечатками листьев папоротника и саговой пальмы. В верхнемеловую эру (65-135 млн лет назад) море вернулось надолго, заняв почти всю территорию нашей необъятной родины. Согласно данным новейших краеведческих изысканий, именно в эту пору из воды поднялся высокий и стройный утес, остатки которого, довольно неприметные, сохранились до сих пор и носят название Рождественского бульвара. А тогда эта одинокая и безлюдная вершина лишь изредка оглашалась усталыми криками залетных птеранодонов.

^[2]

Но однажды на горизонте показались прекрасные корабли, на палубах которых стояли синеглазые вожди погибшей Атлантиды, скитающиеся по бескрайнему океану в поисках любого, хоть самого захудалого, клочка суши. Они обосновались на скалистом утесе и воздвигли здесь огромный маяк, в надежде на то, что его свет привлечет сюда их сородичей, разбросанных по миру волнами глобального катаклизма. Поскольку Рождественский бульвар в те поры был мало пригоден для постоянного проживания, неподалеку от него вождями Атлантиды был сооружен искусственный остров, впоследствии получивший название Боровицкого. Основными промыслами древних столичных поселенцев стали рыбалка и мореплавание.

К сожалению, в конце верхнемеловой эпохи благоденствию окрестных атлантов пришел конец — медленно, но верно море стало отступать на юг. Остатки этого процесса еще можно наблюдать на дне безжизненной Аральской котловины. Постепенно отступая от Кремль-острова, волны прибоя оставляли в городском рельефе следы, позднее закрепленные в структуре города Бульварным, Садовым и прочими транспортными кольцами. Известный знаток московской краеведческой геологии академик A. П. Павлов с горечью писал: «Это было наше последнее море».
Между тем, события последних лет дают повод для гораздо более оптимистичных прогнозов. Звенит весёлая капель, вновь тают ледники и мы имеем все шансы стать свидетелями очередного возвращения Великого Московского моря.

К сожалению, на пороге столь знаменательного события приходится констатировать, что столица к нему совершенно не готова: Москва до сих пор не имеет основного, самого романтического и необходимого атрибута настоящего портового города — действующего маяка-гиганта. Правда, попытка восстановить основную градостроительную доминанту столицы уже предпринималась 10 лет назад, однако строительство маяка было начато вдали от его исконного места и потому увенчалось полным провалом. Многотонный тротиловый заряд, заложенный террористами в величественную статую Петра Великого, не смог поколебать ее устоев, но при этом изваяние лишилось своей главной смысловой составляющей – вредители свинтили и похитили рубиновые прожектора, которыми царь, стоящий в железном корыте, должен был смотреть по ночам в направлении горизонта. Лучи исполинского взгляда, алые, как кровь героев, никогда не осветят путь кораблям, заблудившимся в зловонных испарениях предрассветной Москва-реки, и этот финал закономерен: исторические места мстят деятелям искусств, пренебрегающим краеведческими традициями.

Между тем, униженный градостроителями и поруганный озеленителями Рождественский бульвар по-прежнему взывает к справедливости. Многие десятилетия его метафизической кульминацией, символом связи поколений и надежды на возрождение былого величия арийского племени московитов была труба сортирной вентиляции, гордо возвызавшаяся над низменной Трубной площадью. Под трубой, словно надёжная якорная стоянка, словно пристань усталых мореплавателей древности, стоял пивной ларёк, о стены которого бились бурные волны человеческого прибоя, летела по ветру пивная пена, наглыми чайками кричали проезжающие через площадь автомобили.

Теперь нет ни трубы, ни ларька, а к этому не могут оставаться равнодушными не только заслуженные ветераны Мосфлота, но и все люди доброй воли. Они требуют восстановить историческую справедливость и вернуть бульвару маяк, дабы потомкам не пришлось расплачиваться за нашу преступную непредусмотрительность. Мы верим: наступит день, когда в этот город вновь вернётся веселье портовой жизни, когда потянутся в гостеприимный край караваны пароходов, изобилующие изобилующие дешевыми и качественными виноводочными продуктами со всех концов света, и на берегах московского архипелага воцарятся долгожданные мир и благополучие.