Домовые старые и новые

^[1]

Сергей Брель

Этому зданию повезло, и, в то же время, не слишком. Пережив эпоху переустройств и разрушений, оно оказалось на задворках парадной московской застройки. Спустя более тридцати лет после строительства Саввинский Архиерейский дом «передвинули» с красной линии улицы Горького, чтобы освободить место для новоявленных фасадов сталинской столицы.
О прежнем положении дома напоминает лишь лёгкая кривизна фасада, ранее объяснявшаяся изгибом трассы Тверской дороги. О сложной биографии – неприметные следы бытования, зарубки на старых стенах, которые могут исчезнуть при первом небрежном ремонте. Об уюте прежней жизни – быт отдельных, раритетных квартир, по-настоящему диковинных достопримечательностей старого города.

В одной из каморок Саввинского дома пока ещё располагается именно такое хранилище московского духа – домашний кукольный театр «Чёрная курица».

^[2]

И снова веку снится век…

Во владении №6 по Тверской улице числится целый комплекс разновеликих строений – аж семь корпусов. Одни стоят вдоль красной линии, другие заворачивают в Камергерский переулок и на Тверскую площадь (известный ресторан «Арагви», он же гостиница «Дрезден», он же новоявленные палаты в Шубине ^[3]также числится под шестым номером). Но самое яркое на участке — строение 7, скрытое от глаз прохожих во дворе сталинских многоэтажек. Так называемый Савинский Архиерейский дом построен в 1905-1907 годах архитектором Иваном Кузнецовым на земле, с 17 века принадлежавшей Звенигородскому Саввино-Сторожевскому монастырю. А ещё ранее здесь стоял московский Воскресенский монастырь «что за золотой решеткой».

В начале XX столетия Саввинская обитель решила выстроить в Москве собственный доходный дом, который и был спроектирован Кузнецовым. В первых этажах здания, представляющего в плане прямоугольник с двумя внутренними дворами, расположились различные торговые помещения. Среди бойкой торговли товарами ширпотреба нашлось место и для контор, поставляющих пищу духовную: одним из арендаторов стал кинопродюсер Александр Ханжонков (здесь располагалась его студия, прозванная «штабом российского кинематографа» начала ХХ века), другим – православный журнал «Душеполезное чтение».

  ^[4]

Стилистику фасадов кузнецовского подворья определяют как неорусскую (в советские годы чаще говорили «псевдорусскую»). Однако в оформлении внутренних дворов присутствуют элементы барокко, в интерьерах – модерна. Так в творении Кузнецова одному веку снится другой, стиль отражается в стиле и «декор с декором говорит».
Однако в ходе предвоенного расширения Тверской улицы этот разговор все меньше вязался со стальными нотками сталинских наказов миру и городу. Старая Москва шла под ковш бульдозера, на Тверской сносились целые кварталы, но подворье всего лишь отодвинули от красной линии улицы. 4 ноября 1939 года дом поставили на рельсы и медленно переместили на новый фундамент. По одной из версий, удивительный инженерный опыт Эммануила Генделя стал ответом американцам, проделавшим сходные «аттракционы» с собственными зданиями. 23-тонная махина переезжала без отселения жильцов – вместе с домашним скарбом коммунальных квартир, в которые обратились бывшие монастырские помещения.

В 1990-е коммуналки стали расселять, квартиры выкупали и приватизировали новые владельцы, в бывшие торговые помещения вселялись и выселялись многочисленные арендаторы. С 2002 года начался процесс передачи части помещений возрождающемуся Саввино-Сторожевскому монастырю. Но единственным хозяином он здесь уже не станет, хотя перераспределение площадей еще не закончено.

^[5]

В каморке кукольника

В программке театра марионеток «Чёрная курица» Максим П. значится как «прислуга за всё». Чтобы осмотреть хозяйство, которым ведает эта верная прислуга, мы ныряем в низенькую дверь бывшей дворницкой Архиерейского дома.
Несколько тесных комнат, заставленных сказочным реквизитом, то ли явившимся из прошлого, то ли рожденного самой атмосферой волшебства, царящей в старых стенах. Грустное лицо принца, огромные чемоданы для реквизита, словно забытые на железнодорожной станции середины XIX столетия, тяжелый занавес, закрывающий вход в крохотное закулисье. Даже невеликое оконце в бывший дворницкий «холодильник» — небольшой, выходящий в арку здания подоконник, где зимой лучше сохранялись продукты — напоминает переход из коморки папы Карло в веселый кукольный рай.
Угощая гостей чаем-мате, Максим Павлов, директор, а по совместительству бутафор и «мастер-кукульник» «Чёрной курицы», рассказывает о своей дороге к марионеточному священнодейству, начавшейся с увиденного по телевизору спектакля великого грузинского мастера Резо Габриадзе «Сталинградская битва». Сначала образ кукол Максим сочинял сам, словно овеществляя обрывки сновидений. А после встречи с художником и дизайнером Надей Бу родился театр.

^[6]

— Настоящие кукольные театры, — поясняет Максим, — в отличие от площадных балаганов с несколькими типичными персонажами, появились только в Серебряном веке. Суть их не просто в виртуозной работе кукольного мастера, но и в подчиненном положении актера по отношению к кукле. Здесь он смиряется, становится тенью куклы, — не наоборот.
Последователи знаменитого Образцова, подмявшего, по мнению Максима, всех конкурентов, отдают преимущество человеку, кукла у них в загоне. Иное дело – работы Нади и Максима. Достаточно краткого взгляда на эти нежные, по мановению руки готовые ожить существа, чтобы понять: они созданы быть истинными героями сцены.
— Наши спектакли готовятся месяцами, каждая кукла появляется на сцене на несколько минут, не надоедает зрителю. Большие аудитории мы не собираем, противники похода к нам «классом». Прессу просим убрать вспышки. В общем, это камерное действо, рассчитанное на глубину чувства и мысли…

^[7]

Кажется, дух старинного дома точно соответствует эстетике «Черной курицы». Среди столетних стен каждый жест куклы и кукловода приобретает особенный тайный смысл. Помогают создать атмосферу и многочисленные вещи, собираемые Максимом по разным сусекам. Тут и шкафы ручной работы, и галерея старых часов, и спасенные по окрестным помойкам куклы…
— Все это сегодня уходит с Тверской, из центра. Люди расстаются с прошлым, приходят новые собственники, приносят дух, несовместимый с нашими представлениями об искусстве и жизни, — признается Максим. — Кварталы вокруг становятся неживыми. Говорят, под Тверской новый город подземных бутиков хотят копать…

Кстати, помещение, которое занимает театр, формально является клубом детского творчества. Максим раньше привлекал здешних ребятишек (театр вселился в Архиерейский дом в 1997 году). А теперь район стал «бездетным», одни уехали, а те, что поселились на их место, заняты целыми днями учебой в элитных колледжах и частых школах. Правда, Максим обещал, что, если театр из Подворья уедет (а это вопрос уже почти решенный – «На такой Тверской я не хочу оставаться»), то его подопечные из детского дома, с которым театр дружит уже несколько лет, смогут остаться в помещении и так или иначе заниматься творчеством.
— Там есть замечательные ребята, хотя детдом коррекционный, — говорит Максим, — Здесь они учатся ремеслу, работают руками, да и душа не остается равнодушной. Хотя по сути короткая эпоха кукольных театров подходит к концу во всем мире. И завершать ее надо красиво. Надеюсь, в сентябре мы ещё дадим под занавес несколько представлений…

  ^[8]

Заботы нового завхоза

За все переданные подворью Саввино-Сторожевского монастыря помещения теперь отвечает новый «завхоз» — Борис Андрианов. Максим сдает нас ему с рук на руки. С церковью театр во вполне дружелюбных отношениях – «Черная курица» даже показывала для приюта, который опекает монастырь, раёшное действо.
Мы проходим в помещения, где теперь располагается монастырское издательство. Они достались подворью от коммунальных служб. Состояние не самое блестящее. Однако есть и фрагменты подлинного декора. На вопрос, удастся ли все это сохранить и грамотно реставрировать, Андрианов честно признается: «все» — понятие растяжимое. Нужны значительные средства.
— К сожалению, монастырь уже не вернет себе всего здания, — поясняет Борис Владимирович. – Квартиры выкуплены собственниками, а наши права пользования освобожденными помещениями имеют целый ряд ограничений.
— Сохранить исторический экстерьер и хотя бы частично интерьер – очень хочется. Но вот, например, видите, выбитые паркетные доски? Чтобы заменить одну такую, надо идти в магазин элитного паркета. Месяц ждать исполнения заказа. Кому-то кажется, что средства церкви безграничны. Однако, если учесть, что мы продолжаем прибывать здесь на «птичьих» правах, может ли подворье позволить реставрировать каждую мелочь с федеральным размахом?

^[9]

По мнению завхоза, помогать должно государство. Ведь и оно несет ответственность за стоящий на охране памятник архитектуры и истории. А пока нам показывают подлинную дверь в подъезд, отремонтированный жильцами-собственниками, где современный стеклянный лифт несется к световому куполу над лестничным пролетом… Все это – бережная реставрация двери, восстановление стеклянной башенки, лифт – сделано за счет состоятельных владельцев квартир. Мы между тем входим через стандартную «новодельную» железную дверь, ведущую в монастырские помещения.
— Да, мы тягаться с банкирами не можем, — признает Борис Владимирович. – Но всё, что возможно, сделаем, и вот эту лепнину на потолке, надеюсь, увидят и наши потомки.

Кстати, поговаривают, что до недавних пор у московских инвесторов существовал план здесь вообще все выпотрошить, оставить внешние стены, а вместо старинных лестниц и коридоров возвести бетонный монолит. Был бы очередной отель для интуристов, а о подворье оставалось бы лишь вспоминать. А пока… На фасаде дома, над самой аркой подворотни можно разглядеть ещё одну диковинную примету былого: прямоугольный киот для иконы, обрамленный многоцветными изразцами с жар-птицами. Иконы давно нет, её место занимает барельеф с рабочим, крестьянином, и гербом РСФСР редакции 1920-х. Они обнимают пустую раму, в которой, по иконографической логике, вполне мог располагаться портрет Ленина. Будет несказанно жаль, если это красноречивейшее свидетельство истории – дважды опустевший киот — исчезнет при будущей реставрации подворья.

^[10]

99 ступеней

На вопрос, остались ли здесь «домовые» давно ушедших лет, то бишь старые жильцы, и кукольник и завхоз посоветовали потолковать с Борисом Семеновичем Архиповым. Найти старожила не сложно, если идешь с провожатым. Дело в том, что с нумерацией помещений в доме подворья свои причуды – она сквозная для всех корпусов, включая «сталинки», стоящие по красной линии Тверской. Вот и получается, что в доме, где всего 22 квартиры, мы ищем 201-ю.
Борис Семенович оказывается добродушным дедушкой с белой окладистой бородой, вызывающей невольное сравнение ветерана Великой отечественной, заместителя редактора журнала «Коммунист» с костромским Санта-Клаусом. Почему костромским?
– Так ведь я, милые мои, от говора по сей день не избавился, — признается Борис Семенович, в свои 83 года активный участник окопавшегося в здании совета ветеранов и костромского землячества.

Борис Архипов на фронт ушел в 17 лет, потом были преподавательская и партийная работа, должность чрезвычайного и полномочного посланника (выше только посол, поясняет ветеран). Квартиру в доме подворья важному работнику дали в 1977 году. Однако похвастаться особой дружбой с другими старожилами он не может – пока работал, в редакции «Коммуниста» дневал и ночевал. А как ушел на пенсию, жильцы сменились.
— Теперешние богачи со мной не дружат. Я для них остался крестьянином, — и слова эти звучат несколько иронично из уст некогда важного советского работника, счастливого обладателя собственного отдельного жилья на Тверской…
Но нынешнее время действительно ставит все представления о простых людях и «элите» с ног на голову.

  ^[11]

На своем долгом веку в Архиерейском доме пришлось фронтовику Архипову снова повоевать. Это когда пытались отобрать помещение Совета ветеранов.
— Претендовал на него банк. Долго мы ходили по судам, несколько товарищей в этом бою пали – сердце у стариков не выдерживало нервотрепки. Но все же, спасибо Лужкову: подписал приказ – деньги, мол, вернуть коммерческой организации, а помещение – ветеранам.
Кажется, пока живут на Тверской улице такие вот несгибаемые санта-клаусы, останется в ней душа – по-своему чудная, но – подлинная. Борис Семенович выходит нас провожать на лестницу, выбеленную потоками света, падающими из широких кузнецовских окон – в этом крыле здания лифт так и не был установлен, давно заложен и прозрачный купол над пролетом, восстановленный жильцами левого крыла.

— Я по этим 99 ступеням минимум четыре раза в день поднимаюсь и спускаюсь… Что поделаешь, общественные дела. Положение обязывает быть в форме… — и добрый домовой старого подворья, облачившийся в парадный дипломатический мундир, украшенный россыпью орденов, опершись на старинные перила, словно на поручни балетного станка, делает ножкой легкое воздушное па…
— Я здесь еще потружусь. Много раз предлагали отсюда уехать, церковники в том числе… Но я знаю, такие старики, как я, на новом месте долго не живут, это уже на многих примерах проверено.
На шее старого коммуниста замечаю православный крестик.
— Вот говорите, церковники, а ведь все же и вы думаете, что есть Бог…
— Что-то точно есть Свыше, — ухмыляется Борис Семенович. – Это факт.

^[12]

Надеемся, эта Высшая сила не оставит покоробленный временем, но выстоявший в бурях корабль Саввино-Сторожевского подворья с его обитателями, хоть и не коренными, но глубоко укоренившимися. Роднит их одно – стремление оставаться в безлико-гламурном настоящем парадной улицы самими собой, пусть для этого и приходится отодвинуться с красной линии в глубь двора.
Но не на задворки истории.

Фотографии С.Бреля и А.Можаева