На развалинах Третьего Рима
Константин Михайлов
Для полного описания московских утрат 1917-2008 годов нужны, к сожалению, многие тома. Ни одна европейская столица в ХХ веке так не пострадала. В Кремле, который только кажется нам неподвластным бурям времени заповедником старины, разрушено, например, 17 храмов из 31. Половина культурно-исторического наследия Москвы, существовавшего в 1917 году, была уничтожена уже к 1941 году. Дальше – как в русской присказке: было cтолько, отняли пол-столька, от него еще пол-столька, еще пол-столька, еще пол-столька… Сколько осталось?
В архиве автора хранится информация более чем о 2000 погибших старинных московских зданий, но и этот перечень, увы, далеко не полон. В нашем городе, где под историческими и строительными наслоениями XVIII-XX веков до сих пор обнаруживаются остатки средневековых зданий, каждый дом заслуживает внимательного и кропотливого изучения. А старую Москву в ХХ веке ломали целыми кварталами, стремясь расчистить стройплощадку для очередного шедевра нового зодчества непременно к установленной дате или ближайшему празднику. Многие старинные памятники погибали поэтому не только неизученными, но и просто неизвестными.
И это, к сожалению, вовсе не дела давно минувших дней. И в наше время краеведы и энтузиасты вынуждены описывать и фотографировать разрушаемые памятники старины наперегонки со строительными экскаваторами. Так было, например, с палатами XVII века в Большом Гнездниковском переулке, погибшими ровно три года назад, в феврале 2006-го.
…Когда-нибудь (как всегда, жаль, «только жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе») у власти в Москве будут находиться люди, понимающие, что исторический город с тысячелетней историей заслуживает гораздо лучшей участи, чем пребывать ареной бесконечного извлечения сверхприбылей из доходных участков в своем центре. Когда-нибудь в Москве будут понимать, что сохранение ее подлинных исторических памятников – это общественный интерес, несравнимый с частными интересами конкретных инвесторов, застройщиков и чиновников. И вторым будут с легкостью жертвовать во имя первого, а не наоборот. И центр Москвы объявят культурно-историческим заповедником, и на каждом доме будут висеть памятные доски с описанием его исторической, культурной и мемориальной ценности. И любому инвестору, приходящему к городским властям с предложением снести какое-нибудь историческое здание, будут с порога указывать на дверь. А может быть, даже высылать на 101-й километр. Знать бы только, сколько памятников Москве суждено еще потерять, пока в умах градоначальников и горожан не наступит отрезвление от эйфории преобразований…
О ПОЛЬЗЕ РАЗГЛЯДЫВАНИЯ СТАРИННЫХ ФОТОГРАФИЙ
Москва не хуже, чем стакан, годится для иллюстрации общеизвестного парадокса о пессимисте и оптимисте. Этот город наполовину пуст или наполовину полон? Вопрос не из легких.
Кремль. Храм Василия Блаженного. Новодевичий монастырь. Церковь Вознесения в Коломенском. Храм Покрова в Филях. Меншикова башня. Пашков дом. Донской монастырь. Церковь Воскресения в Кадашах. Все цело. Стоит. И будет радовать, смею надеяться, наших внуков. Я перечисляю то, что сам нежно люблю. У каждого, наверное, в душе свой рейтинг московских шедевров.
Сухарева башня. Красные ворота. Симонов монастырь. Церковь Николы Большой Крест. Чудов и Вознесенский монастыри в Кремле. Там же – собор Спаса на Бору. Стены и башни Китай-города. Церковь Успения на Покровке. Храм Иоасафа Царевича в Измайлове. Церковь Николы в Столпах… Всего погибшего в Москве – жалко. Но этого – жаль безмерно. Это шедевры (опять же, на мой личный взгляд) первого ряда. Они украсили бы любую из европейских столиц, если бы так посчастливилось европейским столицам.
Посмотрите на их старые фотоснимки. Оцените изысканность линий, тонкость силуэта, гармонию пропорций. Даже глядя на фотографии, можно прочувствовать, ощутить – пусть на неуловимые мгновения и, наверное, на ничтожную долю – то впечатление величественности и очарования, которое дарили обитателям окрестных пространств эти знаменитые московские здания. Слава не возникает на пустом месте, легенды не рождаются по указке свыше.
Глядя на эти старые фотографии, я когда-то понял, что нельзя верить расхожим фразам из учебников: об отсталости русской культуры, о том, что Россия всю свою историю только тем и была занята, что кого-то догоняла, у кого-то училась, у кого-то что-то перенимала. О том, что единственным лучом света в темной, некультурной, косной и суеверной стране были вычитанные в западных журналах прогрессивные идеи и идеалы … Весь этот мыслительный хлам, который и доныне с многозначительным видом изрекают иные историки и публицисты, не выдерживает сопоставления с одной-единственной фотографией церкви Николы Большой Крест или Сухаревой башни. В темной и суеверной стране такого никогда не создадут.
И всю эту веками создаваемую, приумножаемую и оберегаемую красоту и славу в Москве разрушили, причем – в это даже трудно поверить – за какие-то десять лет, с 1927 по 1936 год. Всего десять лет из тысячелетней московской истории, и город изменился в лице.
С тех пор прошло еще семьдесят с лишним лет, и город переменился в лице еще не раз. В наши дни на него натягивают новую карнавальную маску — псевдоисторической театральной декорации с бетонными стенами под узорочными наличниками. Слава Богу, шедевры пока не трогают. В сталинской Москве их тоже не трогали – до поры до времени…
О ПОЛЬЗЕ ЧТЕНИЯ ЖУРНАЛЬНЫХ СТАТЕЙ
Я позволю себе еще одно лирически-автобиографическое отступление. Расскажу о том, как я впервые усомнился в советской власти. Дело было еще в школе, лет двадцать шесть или двадцать семь тому назад. Я прочитал… нет, не самиздат про сталинские лагеря. В одном журнале я прочитал статью о снесенных архитектурных шедеврах Москвы. С картинками. Статья была по нынешним временам совершенно безобидная, без выводов, без обобщений, без документальных разоблачений. Но до сих пор удивительно, как ее тогда пропустила цензура. Потому что и без обобщений и разоблачений впечатление было страшное. Как? Вот это – разрушено советской властью и советскими гражданами? Не варварами, не иноземными оккупантами, не диверсантами, не стихийным бедствием? Разрушено не по случайности, не по оплошности, не под дулом пистолета у виска, а совершенно сознательно, обдуманно и даже радостно и с воодушевлением? Разрушено теми самыми людьми, чьими подвигами и достижениями нас учат в школе гордиться, чьими наследниками и продолжателями мы привыкли себя считать?
Привычный советский мир рухнул чуть ли не в одночасье. Вот тогда впервые зашевелился во мне червь сомнения. Вот тогда все и началось: и горечь, и боль, и горячее желание разузнать о погибших шедеврах как можно больше, и воскресить их хотя бы в собственном воображении, и рассказать об этом другим, и воздать дань благодарной памяти им самим и их создателям… То самое желание, которое не умерло во мне до сих пор и, собственно, привело вашего покорного слугу к написанию книг серии «Москва, которую мы потеряли».
Но все же и по прошествии стольких лет, и по прочтении сотен книг, статей и архивных документов об истории разрушения памятников отечественной культуры в ХХ столетии – многое объясняющих, на многое открывающих глаза – с утратами шедевров невозможно примириться. И невозможно объяснить их какими-либо логическими, рациональными причинами.
О ПОЛЬЗЕ СРАВНЕНИЯ ПРИЧИН И СЛЕДСТВИЙ
Среди ревнителей московской старины до сих пор жива легенда, в последние годы рассказанная и на страницах печати. Смысл ее в том, что якобы в начале 1930-х годов ведущих реставраторов и ученых вызвали в Моссовет и попросили составить список лучших, самых ценных архитектурных памятников Москвы. На вопрос — зачем? — объясняли: чтобы не затронуть, чтобы обязательно сохранить их при начинающейся реконструкции города. Реставраторы и ученые составили такие списки и передали их в Моссовет, обрадованные превентивной заботой властей об историческом наследии. А когда реконструкция Москвы набрала ход, ученые и реставраторы с ужасом осознали, что лучшие архитектурные памятники города уничтожают один за другим – аккуратно по составленному ими списку…
Правда это или нет, вероятно, уже нельзя дознаться. Но для нас это в данном случае и не важно. Легенда часто бывает правдивее действительности. Потому что лучше передает смысл происходящего, отсекая лишние детали и подробности. А смысл в том, что великие архитектурно-исторические памятники Москвы, символы старинного города, были, за малым исключением, уничтожены в 1927-1936 годах.
История борьбы тогдашних немногочисленных защитников старой Москвы против уничтожения ее шедевров, позволю себе заметить, несколько однообразна. Меняются даты и фамилии, но развитие сюжета, не говоря уже о финале, в общем, одно и то же.
Объект (Сухарева башня, Китайгородская стена, Симонов монастырь, далее по списку, нужное подчеркнуть) занесен во все мыслимые и немыслимые перечни памятников, утвержденные государственными органами. Его знают, изучают, устраивают к нему экскурсии. Его реставрируют, музеефицируют, рисуют перспективы развития. Маститые корифеи реставрации и искусствоведения публикуют о нем статьи и книги, не забывая восхвалить советскую власть, при которой впервые стали возможными и общественно востребованными реставрация, изучение объекта или открытие в нем музея. Видный историк Москвы Петр Сытин пишет в 1926 году: «Сухарева башня в течение двухсот лет прозябала. Ныне Советская власть возвратила ее к жизни в полном смысле этого слова, не только обновив капитальным ремонтом ее одряхлевшие члены, но и вдунув в нее живую душу». До сноса Сухаревой башни советской властью оставалось восемь лет…
Так вот, до поры до времени ничто не предвещает грозы. И вдруг в вечерней газете или в речи какого-нибудь второстепенного хозяйственника впервые звучит: надо снести. Снести, чтобы улучшить уличное движение, или улучшить городской вид, или расчистить место для постройки чего-нибудь крайне необходимого пролетарской столице.
Корифеи улыбаются. Надо же, какие встречаются еще у нас неграмотные и недальновидные хозяйственные деятели. Не понимают, что городские проблемы всегда можно решить, не уничтожая прославленных памятников старины. Корифеи публикуют снисходительные реплики в газетах (пока им это разрешают). И.Э.Грабарь пишет о проекте сноса Сухаревой башни: «Мы склонны в своем увлечении правильной в основе идеей несколько перегибать палку… на этих днях выплыл один, особенно неприемлемый по своей явной нелепости: проект сноса Сухаревой башни. Не пугайтесь, читатель , не более не менее как Сухаревой башни! При этом не в шутку, а всерьез. Вы допускаете, чтобы в один прекрасный день вздумали уничтожить картину Рафаэля, рукопись Бетховена или Гете?»
Дело затухает на время, иногда на несколько лет – и вдруг! — на стол корифеям, заседающим в ученых комиссиях, ложится бумага с гербом. По решению Моссовета! Снести! В целях упорядочения уличного движения!
Это уже всерьез. Ученые, эксперты и реставраторы бросаются в бой. Пишут жалобы во ВЦИК республики. Пишут письма Сталину. Приводят десятки исторических, культурных и художественных аргументов. Ссылаются на Ленина, приказавшего когда-то застеклить выбитое окно в кремлевской церкви. Убеждают власти, что все волнующие их проблемы можно решить гораздо дешевле и проще, и ничего не надо ломать. Разрабатывают проекты организации движения транспорта, расширения улиц, подземных тоннелей, на худой конец – передвижки шедевра на соседний пустырь… И вдруг корифеи понимают, что разговаривают с пустотой. Пустота не понимает, о чем они с ней говорят. Они вопиют о художественной ценности, пустота – о расширении проездов или необходимых ей стройматериалах. Они умоляют пощадить древний храм – им отвечают: его надо снести, чтобы поставить на его месте киоск Мосгорсправки. Они просят сохранить другой храм – им отвечают: нельзя, из-за него деловой человек теряет драгоценные секунды, потому что сходит с тротуара на мостовую.
И наконец товарищ Сталин – истина в последней инстанции и последняя надежда корифеев – отвечает им, что советские люди сумеют выстроить более величественные сооружения, нежели Сухарева башня.
Диалог с пустотой заканчивается. Шедевр взрывают или разбирают. Спустя некоторое время выясняется (и даже признается самими властями или их газетами), что жертва была напрасной. Уличное движение ничуть не улучшилось, расчищенный участок в центре города пустует затем десятки лет, киоск Мосгорсправки появляется совсем в другом месте. И тут пустота признается в ошибках. Она говорит: мы недодумали. Конечно, нельзя просто снести Красные ворота и думать, что все на площади наладится. Нет: надо снести еще соседнюю церковь Трех Святителей и дом, где родился Лермонтов – вот тогда все будет очень хорошо.
История повторяется.
Повторяются и ее закономерности. Пустота не принимает и не обсуждает рациональных контраргументов и альтернативных путей решения поставленных ею проблем. Пустота стремится к цели разрушения не мытьем так катаньем. Достигнув ее, она не успокаивается и ищет новые жертвы. Заявленные изначально цели и причины сноса шедевров пустота тут же забывает или заменяет другими. На месте Страстного монастыря так и не появляется никакого Дворца литературы. Участки храмов Николы Большой Крест и Успения на Покровке пустуют до наших дней. Шедевры заменяются пустырями. Действия пустоты на первый взгляд необъяснимы, безумны.
Но может быть, пустота не так пуста, как кажется? И не так уж безумна – просто об истинных целях своих предпочитает не говорить?
О ПОЛЬЗЕ ПРОТИВОСТОЯНИЯ ПРОГРЕССУ ОБЩЕСТВА
В заключение – еще одно лирическое отступление. Нужно пояснить, почему наша служба – охрана памятников – и опасна, и трудна. И почему она столь проблемна, причем не только в России. Потому что охрана памятников есть сознательное противостояние общественному прогрессу. Если понимать этот прогресс как постоянное и вполне оправданное стремление человечества к развитию, обновлению и совершенствованию всех сфер человеческого существования. В том числе и той среды, в которой человечество обитает. Вокруг нас – вовсе не сознательные враги исторического наследия. Не стоит осуждать людей за желание жить в новых просторных квартирах, работать в новых удобных офисах, разъезжать в новых автомобилях по широким новым дорогам и парковать их на просторных автостоянках в центре любимого города. Осуждать сограждан за эти желания, как и за желание строить новые здания и зарабатывать таким образом деньги — просто бессмысленно, на то они и люди.
Нужно только понимать, что в этих условиях физическое сохранение в неизменном виде каких бы то ни было зданий, кварталов, городских видов, элементов планировки и всего прочего, что мы называем архитектурным наследием, возможно только насильственным путем. Противостояние прогрессу иным не бывает. Закон об охране памятников, применяемый на деле, реальный контроль за его выполнением – это насилие над чиновниками, инвесторами, арендаторами, частными владельцами, архитекторами и т.п. Он ограничивает их собственническую, хозяйственную, предпринимательскую, творческую волю. Это, впрочем, относится к любому закону, который всегда кого-либо в чем-либо ограничивает.
Так вот, бесполезно осуждать людей, которые эту волю демонстрируют. Но затем и существует государственная власть, чтобы останавливать эту волю законным насилием – если предпринимательские или творческие порывы угрожают культурным и историческим ценностям. Но когда власть не исполняет этого своего высокого предназначения, когда город превращается в исторический конструктор, в котором можно на взаимовыгодных условиях заменять старинные здания новодельными бетонными копиями, а предводитель этой власти заявляет в программной статье, что «в московской культуре понятие копии иногда имеет не меньший смысл, чем оригинала. Потому что смысловая, историческая и культурная «нагрузка», которую несет в себе такая копия, часто может быть и богаче, и глубже первоначального архитектурного решения»… Кажется, Талейрану приписывают крылатую фразу — «это больше, чем преступление — это ошибка».
Подлинники, оригиналы — а это и есть памятники старины – ценны не только архитектурными достоинствами или мемориальными воспоминаниями. Подлинники есть вещественные доказательства исторического существования и развития нации. Связь времен, преемственность поколений, обязанность сохранять и передать по эстафете историческое наследие и прочие возвышенные слова перестают быть абстракциями и пустыми лозунгами, если мы можем прикоснуться к стене храма или дома, будучи уверены, что к этой самой стене могли прикоснуться наши прапрадеды. И тот же самый узорочный наличник радовал их глаз своими упругими формами. А если под этим наличником мы обнаружим монолитный бетон – все высокие слова превращаются в бессмыслицу, в обман, в нигилизм, отрицающий все подлинные ценности.
И если нет бессмертия души, воплощенного в том числе и в исторических памятниках – то все позволено.
Уничтожение архитектурных и исторических подлинников прошлого — в Москве и по всей России – примерно та же операция, которая осуществляется ныне в отечественной историографии с помощью т.н. «школы Фоменко». Ярослав Мудрый равен Батыю, Новгород – Ярославлю, московский царь – египетскому фараону. Монолитный бетон уравнивает палаты XVII века с офисом конца века ХХ-го, мемориальный дом драматурга Сухово-Кобылина с его вновь выстроенной копией, новодельный храм Христа Спасителя с настоящим. Подлинной истории не было. Подлинная история не нужна. История пишется, делается и строится заново. На наших глазах. С чистого листа. Важен и действителен только сегодняшний день, прожитый под мудрым и эффективным руководством сегодняшней власти.
Вот почему так упоительна в России охрана памятников старины. Вот почему в ней нельзя не участвовать, несмотря на численное и административное преимущество оппонентов. Здесь, может быть, тот же принцип, что был когда-то в олимпийском движении: главное – участие. Главное, на чьей ты был стороне.
С ломом – или против лома.
Фотографии предоставлены архивом Центра историко-градостроительных исследований.
*****
Завтра, 7 февраля 2009 года, в 12.00 по адресу: Москва, Милютинский пер., 19 (здание Всероссийского фонда культуры), состоится первое рабочее совещание участников общественного движения в защиту культурного наследия Москвы «Архнадзор». Общественное движение «Архнадзор» призвано объединить усилия всех желающих способствовать сохранению культурно-исторических памятников и ландшафтов нашего города.
Записи
10 комментариев