- Архнадзор - http://www.archnadzor.ru -

Другой город

[1]

Александр Можаев
Опубликовано в журнале «Русская жизнь» [2]

Никогда прежде Город на Неве не вызывал у меня особых чувств – может оттого, что впервые я побывал в нём очень морозной зимой, лет 13 от роду. Осталось ощущение какой-то зябкости, созвучное строгости зданий и прямости улиц. Однако вскоре город Ленина превратился для меня в город, извините, Виктора Цоя, вроде забрезжила какая-то симпатия, но ненадолго. В 1990-м я оказался в городе в дни молодёжного траура и снова было неуютно. В начале 90-х были студенческие алкотуры в бар «Жигули» (пиво было изрядно дешевле, чем в Москве, ради этого не жалко было тратиться на билеты), но они плохо запомнились. В 95-м приезжал летом, прекрасно гулял по крышам, но одновременно получил тяжёлую сесуальную травму… Короче, отношения с городом складывались неоднозначно.


Этой зимою я снова прибыл в Петербург. Холодно, темно, дождь, мокрые ботинки. Никогда Питер не встречал такой гадкой погодой, однако теперь это почему-то раздражало гораздо меньше. После нынешней Москвы здесь почти всё выглядит глубоко настоящим, великолепно нестройным, нечесаным – и дома, и очень многие люди. И вот хожу я какими-то непонятными каналами (ориентируюсь в Питере я по-прежнему плохо), сворачиваю в переулки, и с каждой минутой делается всё теплее. Наконец понимаю, в чём дело: я шаг за шагом возвращаюсь в Москву начала 90-х, в свои любимые, несуществующие более подворотни Китай-города.

[3]
 

Здесь так же безлюдно, тихо, такие же сутулые, давно не крашенные стены, увитые вязью вентиляционных и водосточных труб, такие же нелепые вывески, офисы не пойми чего, ведомственные столовки. Иду дальше, и время движется вспять всё стремительнее: во дворах появляются лотки с какой-то бижутерией, чуть ли не клипсами торгуют — пожалуй, это уже 80-е. Достаю фотоаппарат и сразу получаю по шее: чаво надо, это мой рынок! Настоящие ужасы перестройки. Но за следующим углом меня наконец озарило: это же знаменитый Апраксин двор, живая декорация «Собачьего сердца», огромный паршивый рынок в самом центре города, практически в паре кварталов от Невского. Публика, конечно, стрёмная, но зато какая красота вокруг – настоящий лабиринт старинных торговых строений, брусчатка, чугунные галереи без конца и края – такой богатой фактуры, кажется, не было даже в Китай-городе. Москва моих грёз, и одновременно совсем другой город.

С такими вот удивлёнными чувствами я и отправился на встречу с Еленой Юдановой [4], прекрасной участницей прекрасной группы «Колибри», потому что кого расспрашивать о городе, как не его поэтов и художников. Кроме того, несколько лет назад мы с Леной незабвенно пили коньяк в культовом московском стояке «Аист», сегодня я тайно надеялся на что-нибудь столь же романтичное.

Встретились на приснопамятной улице Рубинштейна, у дома 13, бывшего рок-клуба. Ностальгия обломалась: ремонт, во двор не пускают, хотя в подворотне ещё живы [5] прежние граффити: «НОМ – короли Петербурга», «Цой жив». Вот, говорю, Лена, а некоторые люди сказывают, что мифический Цой существовал на самом деле…

— Да кто ж знал тогда – молодой парень симпатичный, скромный. В гости к кому придёшь — там Цой сидит, поет, ну поет и ладно. Здесь, в клубе мы тоже однажды выступали, прямо на улице. Но вскормила нас, конечно, Пушкинская 10.

Там рядом, на Коломенской улице, жила в мансарде Наташка Пивоварова, там мы впервые репетировали. А потом у Наташки — она же у нас режиссер массовых зрелищ — была практика в клубе подростковом, то ли «Ровесник», то ли «Ромашка». Там были подростки, бутылки из под портвейна и никому ненужные поломанные шахматы. Там мы дали свой первый концерт офигенный, люди от смеха падали. Это были шлягеры 50-х, то есть еще не совсем «Колибри». Копейкин расписывал занавес, все серьезно.

[6]

Мы не спеша идём в сторону Пушкинской, сворачивая в переулки, вглядываясь в тёмные арки подворотен. В одном из дворов – надпись большими буквами: «Защити свой дом от сноса». Рядом к стене притулилась кирпичная сарайка, поросшая берёзками.

— Деревья на стенах, это же очень типично. А еще есть много таких крыш и балконов, люди живут, а на балконе у них берёзы. У нас же скверов и так мало, и застраивают их постоянно. Вон тот скверик, на углу Дмитровского переулка, отстояли. Тут такой митинг был, нас тоже приглашали, но мы проспали. Хотя это всего лишь тополя, во время бурь и штормов они легко падают. Но с другой стороны, ты знаешь, почему их в этом городе так много? После блокады их первыми завезли, потому что всё же повырубили, а они растут быстро. И кошек тоже пришлось завозить новых…

Я припоминаю этот спасённый скверик, хотя и смутно. Я, кажется, пробредал сквозь него году этак в 91-м. Значит, «Жигули» действительно находились в этой части города. А что же сейчас в ней находится???

[7]

— А я тебе покажу… Я знаю, мы летом так изучаем город — выбираем район и идем гулять, естественно с заходом во всякие злачные заведения. Были бы у меня средства, я бы рюмочных понаоткрывала повсеместно — можно же пьянство превратить в благородный процесс, при этом сделав его демократичным.

Мы заходим в безымянную поилку на Стремянной улице – крохотный стояк без закусок, в пластмассовые стаканчики разливают водку, 72-й портвейн и шампанское (!), очень приятная атмосфера. Потом ещё в какое-то славное заведение, где на второе подают изящнейшие канапе с аналоговой чёрной икрой, по 8 рублей штука (!!!). Северная Пальмира пленяет меня всё больше и больше. И наконец, выходим к довольно основательному заведению по имени «Двадцаточка».

— Вот это место теперь даже модное. С тех пор как газета «У метро» обнародовала атлас дешёвых рюмочных, такая разная публика здесь стала появляться, молодежь с гитарами, явно приезжая, иностранцы. Приличные люди, приходят и спят, как полагается, на столиках.
С этого места как раз и начинается Коломенская, очень бомжовая улица. Вот здесь дорогие магазины и прочее, а шаг вправо-влево и я тебя уверяю… Жителей, которые запирают воротами знаменитые прежде проходные дворы, я понимаю в принципе. Но я не могу назвать это трущобами – просто реальный, живой мир. Причём это ещё вполне приличные дворы, а на Васильевском вообще, будто мхом покрыто. Ты не был на улице Репина? Вот там настоящий старый город. Там даже булыжное покрытие, которое за сто лет, похоже, ни разу не ремонтировали.

[8]

На следующий день я поехал на улицу Репина и действительно остался доволен. Место, которое требует ремонта, умеренных санационных мероприятий, но ни более того, ни в коем случае. На Репина мне вспомнилась Новая Голландия, заколдованный остров без набережных, неокультуренные берега, печальнейший из объектов грядущей реконструкции. Доводы сторонников радикальных преобразований вполне понятны: ваша романтика дурно пахнет и грозит обрушением, все эти острова, дворы, крыши подлежат ликвидации, потому что они хрупкие, дряхлые и грязные.

— Одно дело хрупкие, другое – грязные, — говорит Лена. — Голландия – место какое, просто волшебство. Эти заросшие берега, стены — как будто ты попал в другой город. Самое удивительное было приплыть туда на прогулочном катере, белой ночью, в 90-е. Сейчас уже не то, катеров развелось столько, что в сезон на каналах стоят пробки, а тогда это только начиналось. Это была вообще мистика — набираешь вина, закусок, и попадаешь в совсем что-то другое, плывёшь, а тебе люди с мостов руками машут.

Новоголландский проект Фостера, как и Мариинка — вообще кошмар и издевательство, больше похожие на какие-то акции для отмывания денег, и я надеюсь, они этого всё-таки не построят. Точно также я не боюсь и газпромовской бандуры, её не будет просто потому, что это невозможно. Я читала, что даже если башню «Газпрома» выстроить до половины высоты, уже начнутся катаклизмы. Там же, как говорят, сверху глина, а под ней слой воды под офигенным давлением, как в пушке снаряд. У Нострадамуса написано: город на севере рухнет в столпах воды и пламени. Столпы воды – потому что давление, а пламя это, наверное, аллегория Газпрома. Короче, 333 года город простоит, немного осталось.

[9]

Теперь мы идём по Кузнечному переулку. Справа дом Арины Родионовны, слева – Достоевского…

— Как тебе такие имена? А это улица Малая Московская, вон мансарда, а под ней три окошка, здесь я прожила 10 лет. Сначала окошка было два, а третье занимал авторитет Багратион Углава, про него даже в «Бандитском Петербурге» отдельно прописано. Мы с моим тогдашним спутником жизни Серёгой Кагадеевым подъедались из его холодильника. Как-то утром Серёга пошел на кухню ставить чайник, а там Багратион, а по стенам сидят на корточках такие классические ребята, а на столе вот такая куча долларов и он их делит, кого-то мирит, решает судьбы. Ребята встают, говорят нам «Здравствуйте»… Сам жил при этом в коммуналке, да, авторитет не имеет права иметь собственность и семью, а то ты не знаешь! Это уже потом они стали: «А чё, мы хуже всех что ли». В общем, комната в результате отошла к нам, потому что соседа зарезали в Голландии, 19 ранений.

Владимирская площадь, центр композиции – бессовестная новостройка «Регентхолла». К ней прилепился отбитый общественностью дом пушкинского товарища Дельвига, но теперь уже не понятно кто из них выглядит пришитым не к тому месту рукавом.

[10]

— Хотела завести тебя в этот двор позади торгового центра, да не буду. Заходишь, думаешь: блин, как Озерки — ну это у нас спальный район такой. А прежде здесь, через дом направо, была шикарная разливуха, 24 часа, мы тут очень много времени проводили с Серегой Кагадеевым…

Сергей Кагадеев – один из вышеупомянутых Королей Санкт-Петербурга – теперь живёт в Москве. А мы, проходя по Загородной улице, встречаем на тротуаре его брата Андрея. Настоящий Король, прётся совершенно запросто по тротуару, тащит картонную коробку с надписью НОМ. Те, кто помнят 93-й так, как помню его я, разделят мою тихую радость. Мы с Кагадеевым договорились о встрече на Невском, на выставке великого русского художника Копейкина.

Продолжение следует [11]