Другой Генплан

^[1]

Борис Пастернак

Последние месяцы показали, что кроме собственно правового документа территориального планирования, которым является Генеральный план Москвы до 2025 года, принятый 5 мая Московской городской думой, существует другой Генплан. Сгусток, клубок нерешенных и нерешаемых городских проблем. Снежный ком, разрастающийся с каждым днем и наполняющийся все новым содержанием, далеко не всегда имеющим отношение к одобренному градостроительному документу.

Если тот Генплан, который поддержала Дума, существовал в виртуальном пространстве, на сайтах городских ведомств, то Генплан, как метафора будущего нашего многострадального города, внезапно оказался вполне осязаем. К его обсуждению подключились новые лица, не равнодушные к судьбе собственного города, не стесняющиеся говорить о том, что происходит в городе, уверенные в том, что Москва достойна лучшей доли. Одних это привело в бешенство и напугало, другие наивно пытались разглядеть за этим контуры грядущих перемен.

В противодействии обсуждению Генплана, как в капле воды, отразились некоторые особенности столичной жизни: безразличие к мнению горожан, к их проблемам, к истории города, к историческому наследию, зависимость от бизнеса, нетерпимость к критике, к тем, кто не согласен с «генеральной линией».

^[2]

Особенно поразила неадекватная реакция на прозвучавшие в ходе общественного обсуждения критические замечания, на то, что кто-то шагает не в ногу.

Чего стоит лишь один комментарий высокого лица публичной власти пошутившего в сердцах, что в 1937 году пропали люди, которые выступали против Генплана, а у нас все живы-здоровы. Попробовал бы какой-нибудь захудалый депутат в Германии провести веселую аналогию между современной толерантностью и тем, что делали в 1939 г. нацисты со своим оппонентами, думаю, на следующий день он бы занимался чем-то совсем иным.

Генплан как символ оказался больше и значительнее, чем бумажный Генплан. В какой-то момент вспыхнула надежда, что их можно будет объединить, создать программный документ, достойный прошлого и будущего Москвы. Но мы в очередной раз прошли мимо этой возможности.

События последнего месяца дали дополнительный импульс задуматься над тем, какая судьба ожидает архитектурное и градостроительное наследие города, посмотреть на этот вопрос шире и в несколько ином ракурсе.

Следом за коллегами, которые совершенно правильно указывали на то, что Генплан Москвы не видит памятников, можно сказать больше — Генплан не видит исторического города. Нормы касающиеся сохранения историко-градостроительного своеобразия города, исторической планировки и застройки, культурных, городских ландшафтов вне увязки со статусом памятников и их зон охраны крайне невнятно прописаны в законодательстве об охране культурного наследия и отсутствуют «как класс» в градостроительном законодательстве. Понятное дело, что властям всех уровней, культурный кругозор которых не распространяется дальше желания привлечь инвестиции в развитие своих городов, все эти «слезы» о прошлом не понятны, а то безвоздушное правовое пространство, в котором оказалось понятие «исторический город», крайне выгодно. Помимо необходимости совершенствования законодательства, введения специальных норм по обеспечению сохранности исторического градостроительного наследия, следует задуматься о месте «исторического города» в документах территориального планирования, в генеральных планах населенных мест.

Основной довод оппонентов, который мы неоднократно слышали в последний месяц, звучит примерно следующим образом: Генплан разрабатывается не для этого, что его задача обеспечить развитие, придать импульс, широкими мазками обозначить будущее города, нарисовать радужную картину жизни в нем. А свое «наследие» вы охраняйте с помощью законодательства об охране памятников. Охранное законодательство, по их мнению, имеет главенство над Генеральным планом.

Так и получается, что жизнь – отдельно, наследие, история — отдельно.

Но, как мы уже говорили, в законе об охране памятников про историческую застройку, планировку, городской пейзаж говорится только один раз в главе об исторических поселениях. Если посмотреть в интернете проект перечня исторических поселений ^[3], недавно предложенный совместно Минкультом РФ и Минрегионразвитием, то там есть Суздаль, Гороховец, Петербург, другие города-музеи — числом сорок по всей матушке России.

Исторических городов в 1900-2000-х числилось — 480. Теперь – 40!

Москвы там нет и по логике этого документа – не будет. В том числе, возможно, в воспитательных целях. Москве указывается на место в углу за разрушение исторической среды.

Ученые мужи, по преимуществу из Петербурга, уже давно отказывают Москве вправе назваться историческим городом, говорят о том, что московский опыт (со знаком минус) необходимо изучать как предостережение для того, чтобы и в других местах не случилось подобного.

Вне разговора про Москву можно предположить, что это приведет к катастрофическим последствиям для исторических городов России. До сих пор в некоторых местах, по инерции, продолжают не то чтобы сохранять историческую застройку (такой иллюзии, наверное, не у кого не осталось), но по старинке испытывать некоторые угрызения совести: мол, опять городские сумасшедшие начнут кликушествовать и прочее. Такое резкое сокращение перечня, по мысли федеральных ведомств, позволит сконцентрировать контрольные и экономические ресурсы на группе наиболее сохранившихся городов. Одновременно, даже при условии последующего расширения перечня (см. п.2 проекта приказа), возможно, не желая того, дан сигнал городским властям остальных: можете делать с тем, что еще осталось из старой застройки, исторических ландшафтов, городских видов — все, что хотите. Остальные города сданы федеральной властью на милость победителей.

Если Москва не историческое поселение, то положения о сохранение ценных градоформирующих элементов на его территорию не распространяется.

Как же нам сохранить, придать импульс регенерации историческому центру, если не через Генеральный план, думали мы.

Генплан — документ территориального планирования. Если к нему подходить формально, по букве, то все было сделано как положено, в карту города натыкали на иголках засохших мух прежних властных решений, припудрили набором громких фраз и документ готов к утверждению.

Но если подходить осмысленно, то где, как не в Генеральном плане, прописывать механизмы сохранения исторического центра города, его особый статус?

^[4]

Жизнь состоит не только из истории. И по аналогии, где как не в Генплане, прописывать правила удобной жизни для горожан?

Почему жители должны постоянно чувствовать себя обманутыми, участниками военных действий, расставлять дозоры и все равно узнавать о том, что их ждет, когда уже поздно? Так жить нельзя, все устали унижено скрестись в дверь, и просить — сохраните нам этот дом или этот парк. Нас вытеснили за стену города, а там, внутри стен, «решают вопросы», ударяют по рукам, гуляют в ресторанах, перегородив дорогу военизированным эскортом. От нас отмахиваются как от мух. Пора вернуть этот город себе. Это наш город, и Генплан воспринимался как последний рубеж.

За зонами реорганизации, придут программы сноса «некомфортного жилья». Те, кто живет в хрущевках, смотрят на них как на избавление от мучений: дома снесут, а их расселят в новые дома. Для исторического центра – это бомба. Для тех, кто считает, что необходимо сохранить последние остатки исторической застройки, для жителей центра, для тех, кто хочет остаться там, где жил всегда, для жителей домов с деревянными перекрытиями — эти программы таят угрозу быть выселенными, в случае если их дом приглянется какому-нибудь инвестору.

Выделив исторические территории в структуре Генерального плана, предусмотрев для них специальную программу регенерации, придав ей особые цели, особые механизмы сохранения, сдерживания, можно было провести ревизию того, что предлагается в историческом центре. Генплан — это городской закон, он выше распорядительных документов правительства Москвы (ППМ и РПМ), которыми дома и участки веером раздаются инвесторам, выше действующих инвестконтрактов. Это была одна из последних возможностей пересмотра поспешных, неверных решений прежних лет.

В Генеральном плане в соответствии с Градостроительным кодексом РФ очень куце отражены вопросы памятников истории и культуры: обозначены сами памятники, их территории и зоны охраны. Генеральный план, в отличие от тех, которые привычны некоторым с советских времен (Генплан 1935 или 1972 гг.), вообще-то достаточно технократический документ, против этого выступало архитектурное сообщество, но законодатель предопределил такой подход.

Утверждение концепции, стратегии, вариантов сценария развития города обычно предшествует Генеральному плану (в Москве такими интеллигентскими глупостями не занимаются), «работа над ошибками» прежнего Генплана должна быть в составе обосновывающих материалах Генерального плана, но никто из нас их не видел.

^[5]

Градостроительный кодекс РФ, который делался под лозунгом «доступного жилья», облегчения согласований, выплеснул с водой и ребенка. Он перетянул одеяло на себя до такой степени, что после его введения в действие все, что касается градостроительства, было вымарано из федерального закона об охране памятников. Теперь в исторических городах России, где как грибы растут свои уездные «Охта-центры», можно писать в прокуратуру о нарушении режима охранной зоны, только когда строящееся здание в натуре вылезет из-за городского собора. Сами понимаете, какова эффективность таких мер. Вы давно не были в Серпухове, или в Дубровицах, в Звенигороде?

Таким образом, в Генеральный план вносятся только утвержденные актами государственной власти памятники, охранные зоны, территории памятников. Наши оппоненты в чем-то правы, когда говорят, что нельзя требовать делать не по закону. И правы, когда говорят, что процесс выявления памятников — процесс бесконечный. Завтра отпадет штукатурка к какого-то дворового сарайчика и проявятся палаты XVII века. Но в этом лукавство — можно ведь было провести черту, включив, например, все памятники на 1.09.2009.

В московском Генплане формальный состав номинально соблюден. Памятники есть, но некоторые забыли, 1500 выявленных объектов поначалу не были показаны, нанесены территории порядка 200 памятников вместо 3-х тысяч, есть границы зон охраны памятников, но режимы и регламенты для них разработаны только для 10 % территории. А без режимов зоны охраны памятников – пустой звук. Кроме того, сами зоны устарели, они были утверждены в конце 1990-х гг. с тех пор памятников стало гораздо больше (новые до сих пор без зон), кроме того, изменилось охранное законодательство, изменилось само содержание понятия — охранная зона.

У публичной власти была возможность побудить бездействующие органы исполнительной власти, ответственные за сохранение наследия, выполнить свои прямые обязанности. Разработать и утвердить территории памятников, разработать режимы градостроительного регулирования и градостроительные регламенты зон охраны 1998 г., или разработать зоны охраны вновь с учетом изменений охранного законодательства.

Перед тем как планировать на 15 лет, нужно было навести порядок в своем хозяйстве.

У нас есть памятники, заявленные, но не принятые под охрану еще с 1970-х гг. От их рассмотрения на протяжении десятилетий бегали как черт от ладана. Что это, как не бездействие органов исполнительной власти, умышленное невыполнение своих функций? Можно было использовать рассмотрение Генерального плана как инструмент вразумления, как рычаг. После его принятия все вернется на круги своя, в тихое болото бюрократического перепихивания ответственности между городскими ведомствами.

Но что важнее для публичной власти города — наследие, история города, жители, или инвестор? Пока мы слышим только про то, что нужно облегчить жизнь инвесторов, мол, не волнуйтесь ничего с вашими инвестконтрактами не случится.

^[6]

Таким образом, за исключением жесткого требования нанести границы исторического центра, исторических территорий города и прописать для них особый порядок и регламент, часть претензий, по сохранению наследия и градостроительного своеобразия города, была не к самому Генплану, а к тому, что нужно было сделать до его принятия.

В первую очередь следовало разработать стратегию сохранения наследия и концепцию сохранения и регенерации исторического центра.

Демагоги пытаются вбить клин в сообщество тех, кто критикует Генплан, мол, одни конструктивно сотрудничают, вносят поправки, а соображения других возникли в последний месяц на волне повышенного общественного внимания. Но это не так, основное о чем говорилось выше есть, к примеру, в решении ЭКОСа от 17 ноября 2009 года ^[7], подписанном председателем ЭКОСа, Президентом РААСН Александром Кудрявцевым, и переданном до первых чтений по Генплану осенью прошлого года в Московскую Городскую Думу.

Еще один очень важный аспект состоит в том, что после столь громкого обсуждения постепенно, не сразу, публичные фигуры перестанут бояться высказывать свое отношение к тому, что происходит в городе.

Сегодня страх (что ничего не получится, что — впустую), и сервильность (каждый московский «деятель культуры» надеется вместе с крышующим инвестором получить домик под театр ^[8], — всем дают, а мне?) привели к тому, что в «защитниках культурного наследия» столицы один героический Юрий Шевчук.

Новые лица, известные люди, простые понятные чувства и слова – очень важны. Вне зависимости от того, чем закончилась вся эта история, есть надежа, что ситуация начнет меняться.

Так обычно бывает у начальников: внешние предложения с гневом отвергаются (и эти лилипуты будут нам указывать на ошибки?), потом, к сожалению, болото возвращается, но в нем идет какая-то мышиная возня, через некоторое время наши предложения власти выдают за свои.

К сожалению, в отношении исторического центра, есть опасения, что в сложившейся ситуации, времени на развитие такого сюжета уже не осталось.

Конфликт стал ресурсом, он выявил и объединил людей.

Выдавленную зубную пасту обратно в тюбик не загонишь.

Автор — Борис Евгеньевич Пастернак, член президиума Экспертно-консультанционного общественного совета при главном архитекторе Москвы (ЭКОС), главный архитектор Центра историко-градостроительных исследований.

Фотографии Дмитрия Борко.