Конченный образ

Александр Можаев

Храм Христа Спасителя вновь одет строительными лесами. Спустя 10 лет скульптор Церетели продолжает украшать его фасады бронзовыми отливками (сайт «Свободная пресса» поместил эту новость ^[1] под феерическим заголовком «Церетели отлил на храм»). Между тем, известно, что храм Христа построен и воссоздан по проекту Константина Тона, который бы подобной инновации, мягко говоря, удивился. Однако известно и то, что скульптор Церетели неугомонен и если взялся улучшать чужую работу, то не скоро остановится.

Впрочем, придворный отливатель своё дело хорошо знает: модернизация всего, в том числе и родной истории – тема, что называется, приоритетная.

Подневольный участник творческого тандема Тон-Церетели – тоже, кстати, придворный мастер – полтора века назад создал произведение не только очень большое и очень богатое, но и вполне себе краеугольное. Про архитектурное качество храма существуют разные мнения, но нельзя отрицать очевидного: это событие. Как Битлз в музыке 20 века – нравится ли, нет, а кругом не объехать. Историк Владимир Махнач писал: «Мы не можем забывать, что говорим о зодчем, открывшем архитектурную эпоху. Ни одна эпоха ни начиналась с шедевра». Не шедевр, но манифест большого русского стиля – поди мало!

^[2]

Второе – это важнейшая градостроительная роль храма, его имперский пафос и необъятное самоварное золото. И третье, самое главное – его святыня. Само собой, народный памятник победе 1812 года. Но это – при жизни, после разрушения его образ и смысл стали гораздо больше. Терновый венец, котлован, пустота, память. Суть воссоздания была именно в этом: не просто поставить церковь на поруганном святом месте, а воссоздать тот самый храм, ставший символом жертвы и покаяния.

Вот с такими примерно мыслями приступали к делу без малого 20 лет назад, когда речь шла о строгом воссоздании, когда изучались материалы, собирались старые фотографии – всё как положено. Московские власти одобрили научный проект, представленный архитектором-реставратором Алексеем Денисовым, но через несколько лет мысли стали аккуратно скругляться. Когда затея набрала обороты и стала главной стройкой города, на сцене появился всеми любимый скульптор Церетели. Никто бы не посмел заподозрить столь достойного мэтра в корысти, в желании примазаться к освоению грандиознейшей сметы своего времени. Просто Церетели, как всем известно, очень любит дарить миру собственное искусство, делать мир прекраснее, спасать его красотою и так далее.

^[3]

Некоторые больно образованные подсказывают нам, что в данном проекте нет простора для творчества именитого скульптора – Тон, Клодт и Суриков всё уже придумали до него, не разгуляешься. Ладно-ладно, не нервничайте, договорились делать как было – значит как было, работаем по фотографиям. Только пусть этим всё-таки займётся Зураб Константинович, ведь это так логично – доверить главную стройку века главному гению эпохи, Праксителю наших дней! Где Пракситель был раньше, пока мелкие сошки проект разрабатывали – дык дарил же городу свои великие творения, вы разве не знаете? В народе даже песню сложили: это памятник Петру, он пугает детвору – завидуют, черти! Значит решено, доверим работу величайшему монументалисту, уж он не подведёт. Одна загвоздка – Зураб Константинович не работает в камне. Ну и что же, бронза это тоже красиво и монументально, разве нет? Пусть в строящемся Храме останется доля и нашего творческого участия, пускай мастера новой эпохи внесут свою душевную лепту, подхватят, понимаешь, эстафету поколений! Материалы у нас другие, современные, да, и каркас монолитный, и лифт, и парковка – лаптём что ли щи хлебать в 21 веке. Да был бы у Тона монолит – конечно он строил бы в монолите, была бы у Клодта бронза – что вы думаете! А уж кабы были у императора Александра Церетели с Посохиным…

Противостояние замыслов Тона и Церетели — момент принципиальный не только с этической, но и с эстетической, и даже с метафизической точки зрения. Нравится вам это строение или нет – согласитесь, что вещь цельная. Собственно, это и есть основа её художественного облика – навеянная владимиро-суздальским зодчеством белокаменная твердыня, словно вырезанная из единой скалы скульптура, вырастающая из простора каменной площади, поднимающаяся над каскадами каменных лестниц. Вместо лестниц мы теперь имеем громоздкий, но вместительный стилобат под воссозданным храмом, прорастающий выразительными объёмами венткамер. Вместо мраморной глади стен – бронзовый фриз Церетели. Позже прибавилась ещё одна деталь: неприметная открытая галерея, проходящая по кровле четверика храма, обзавелась золоченым навесом, горизонталь которого зрительно отделяет главу храма от тела. Поначалу говорили, что это необходимо для удобства высоких гостей, любующихся панорамой столицы в мало ли какую погоду. Сейчас на ограде висит очевидный транспарант: экскурсионное бюро храма приглашает москвичей и гостей столицы на смотровую площадку. Касса гостеприимно открыта и в дождь, и в ветер.

^[4]

После внедрения в проект скульптора-монументалиста архитектор Денисов добровольно вышел из дела, из-за невозможности работать по заранее установленным правилам и в соответствии с профессиональной этикой реставратора. Чтобы читателю понятней была природа этого противоречия, приводим схемы, выполненные в ту пору бригадой Алексея Михайловича. Мрамор рельефно, вполне владимиро-суздальски выделяется на глади стен, гипс бледен, бронза разрывает единую плоскость фасада. Ну а золото – тут и сказать нечего, рассматривал Юрий Михайлович и такую версию. То есть, остаётся утешиться тем, что могло быть ещё хуже.

Круглые медальоны в закомарах храма на схеме показаны мраморными — скульпторы уже успели изготовить некоторые из них, но после внедрения в проект Зураба Церетели, было принято решение поменять камень на отливки… из сверхпрочного пластика. Как теперь выясняется — временные. 

^[5]

И последний, самый, пожалуй, выразительный аспект. Фрагменты барельефов Клодта – наиболее хорошо сохранившаяся часть прежнего храма. После сноса они были перенесены на территорию на тот момент «бывшего» Донского монастыря, стали экспонатами Музея архитектуры. Их можно и нужно было вернуть на место, вживить в тело новостройки дабы связать её с утраченной святыней на генетическом уровне. Это предполагалось первоначальным проектом бригады Денисова (также предполагалось вмонтировать в воссоздаваемый иконостас несколько старых мраморных колонн, уцелевших в запасниках музея МГУ). Лужкова такая тема не заинтересовала, подлинники продолжают пребывать по местам прописки 1931 года. Единственная возвращённая деталь прежнего храма – горнее место, находящийся в алтаре трон Патриарха.

^[6]

Комментарий Алексея Денисова:

«Храмовая архитектура Москвы вообще не знает традиции использования бронзовой скульптуры на фасадах. Петербургские аналоги, например статуи Исаакиевского собора – не бронза, а облегчённая гальванопластика. В этой же технике были решены врата храма Христа – но теперь и они воссозданы в бронзе и стали раз в 10 тяжелее.
Для фасадных барельефов мы предлагали анастилоз (то есть восстановление на прежнем месте) сохранившихся подлинников и точное воссоздание утраченных композиций. Это и было сутью изначально утвержденной, ни у кого не вызывавшей сомнений концепции реставрационного воссоздания. А потом пришел Зураб… Он просто понял, что храм будет хорошей рамой для его произведений, здесь-то их точно заметят. Именно «его произведений», поскольку это не просто копия, изготовленная из другого материала, это авторская интерпретация с изменениями в худшую сторону. Кстати, это же касается и росписей храма – кто-то из художников следовал исторической основе, кто-то пытался её улучшить. Но фрагменты подлинной живописи, сохранённые в запасниках ленинградского музея религии, решено было назад не возвращать. Уж больно заметен контраст между старым и новым качеством…»

^[7]

Итак, под видом воссоздания исторического подлинника нам снова ввернули нечто совершенно другое. Историческая фактура трансформируется, плавно и очень упрямо. Новоделы не являются копиями, причём происходит это не от небрежения, а вполне намеренно. Храм Христа от Церетели (между прочим, официально заявленный ^[8] на признание объектом Всемирного наследия!) – лишь один из адресов красноречивейшего ряда, в котором стоят дворцы Царицыно и Коломенского, «Москва» и Манеж, десятки менее известных «воссозданных» памятников Москвы. Погодите, не за горами времена, когда дети будут изучать древнерусскую архитектуру по теремам Измайловского кремля. Как не вспомнить о конспирологии, но мировая закулиса вряд ли додумалась бы до столь тонкой культурной диверсии…

Сейчас половина круглых пластиковых барельефов уже заменена бронзовыми отливками. Издалека они кажутся темными окнами-иллюминаторами. Но странное дело – образ храма на глазах становится более цельным. Перечеркивающие белокаменный храм горизонтали церетелиевского фриза и туристической галереи, монументальный стилобат, вазоны-пепельницы, венткамеры и нечеловечески своевременная афиша выставки «монументальной скульптуры из песка «Русь Святая»» — всё это собирается в единый, вполне себе конченный художественный образ. Такая прям Русь, такая нечеловечески монументальная, а по сути – сплошной песок, и нет в этом бронзовом монументализме ни малейшего ренессанса, только жлобство, тщеславие да жадность.

^[9]

Не от этого ли мы надеялись сбежать, когда о возрождении храма только мечталось, и не об этом ли в 1989 году написал поэт Озерский:

«Город из песка, длинная стена.
Стройка на века у нас одна.
Милые края, жизнь здесь так легка.
Желтые друзья на века.
Эти флаги и троны,
Трибуны, иконы
Сделаны из песка.
Тоска…»

Теперь осталось только мраморные колонны на фасадах храма переотлить в бронзе – Зураб Константинович с этим безусловно справится. Мы в него верим.

PS: Автора!

^[10]

Доска на монументе в память о жертвах Беслана, установленном на проезжей части ул. Солянка в 2010 году. Без комментариев.

В тексте использовано видео Константина Мишуровского