Фантомная боль Москвы

^[1]

Константин Михайлов

Восемьдесят лет назад, летом 1934 года, в Москве закончился снос Сухаревой башни. Той самой, что звалась в народе «невестой Ивана Великого», что почиталась едва ли не как главная московская достопримечательность, что служила предметом легенд, которые продолжали складывать и записывать даже после ее гибели.

В 1934-м руководителям СССР и Москвы, да и, к сожалению, большинству жителей столицы все это казалось малосущественным. Шла «социалистическая реконструкция Москвы», которая должна была превратить ее в «столицу мирового коммунизма». И определять его, конечно, должны были здания новой, «пролетарской» архитектуры во главе с Дворцом Советов. В дискуссиях 1930-х годов аргументы апологетов «реконструкции» звучали дословно так: «Улица, площадь — не музей. На них политически живет пролетариат».

Время шло, и перспективы столицы мирового коммунизма становились все более туманными, пока не пропали совсем. А воспоминания о Сухаревой башне и боль от ее бессмысленной утраты остались в коллективной городской памяти. Сухарева башня, если можно так выразиться, стала фантомной болью Москвы. Меняются эпохи, политические режимы, экономические уклады, а Сухареву башню не только вспоминают, но и мечтают восстановить.

Диалог с пустотой

История уничтожения Сухаревой башни — при всей ее уникальности и драматичности — типична для судеб памятников старины в России — и в те годы, и в наши дни. Меняются адреса, но не воззрения и аргументы. «Дома новы, но предрассудки стары».

До поры до времени ничто не предвещает грозы. И вдруг в вечерней газете или в речи какого-нибудь второстепенного хозяйственника впервые звучит: снести. Чтобы улучшить уличное движение, или улучшить городской вид, или расчистить место для чего-нибудь необходимого.

^[2]

Корифеи улыбаются. Надо же, встречаются еще у нас недальновидные хозяйственные деятели. Не понимают, что городские проблемы можно решить, не уничтожая старины. Корифеи сочиняют снисходительные реплики. И.Э. Грабарь пишет: «На этих днях выплыл один, особенно неприемлемый по своей явной нелепости: проект сноса Сухаревой башни. Не пугайтесь, читатель, не более и не менее, как Сухаревой башни! При этом не в шутку, а всерьез. Вы допускаете, чтобы в один прекрасный день вздумали уничтожить картину Рафаэля, рукопись Бетховена или Гете? Для чего? Из каких соображений? Что за кошмар?»

Дело затухает на время — и вдруг! — на столы корифеям ложится бумага с гербом. Снести! В целях упорядочения…

Ученые, эксперты и реставраторы бросаются в бой. Пишут жалобы в инстанции. Приводят десятки исторических, культурных и художественных аргументов. Ссылаются на Ленина, приказавшего когда-то застеклить выбитое окно в кремлевской церкви. Убеждают, что все проблемы можно решить гораздо дешевле и проще и ничего не надо ломать. Предлагают проекты — как решить.

И вдруг корифеи понимают, что разговаривают с пустотой. Пустота не слышит, о чем с ней говорят. Они вопиют о художественной ценности, пустота — о расширении проездов или необходимых ей стройматериалах. Они умоляют пощадить древний храм — им в ответ: надо снести, чтобы поставить на его месте киоск Мосгорсправки. Они просят сохранить другой храм — им отвечают: нельзя, из-за него деловой человек теряет драгоценные секунды, сходя с тротуара на мостовую. (Все это не метафоры, а реальные московские дискуссии 1920-1930-х.— К.М.)

И, наконец, товарищ Сталин — последняя надежда корифеев — сообщает, что советские люди сумеют выстроить более величественные сооружения.

Это, с поправками на имена, эпитеты и предлоги для сноса, история Сухаревой башни в Москве Сталина и Кагановича, история «Военторга» в Москве Лужкова, история Кругового депо (сломанного в 2013-м, правда, не полностью) в Москве Собянина.

«Снести, и как можно скорее»

Известие о грядущем сносе Сухаревой башни под предлогом того, что она мешает уличному движению, разнеслось по Москве летом 1933 года. «Выровняйте Лубянку и Сретенку, удалите Сухареву башню, и вы получите новый проспект»,— так говорил Л.М. Каганович, первый секретарь горкома партии. Еще 19 ноября 1932-го «Вечерняя Москва» опубликовала подборку статей под заглавием «Снести, и как можно скорее». В августе 1933 года президиум ВЦИК удовлетворил ходатайство Моссовета о разборке башни. 17 августа извещение о предстоящем сносе появилось в газетах: начинать ломать должны были 19 августа, а закончить к 1 октября.

На вопрос: «Что за кошмар?» — заданный Грабарем, можно ответить: государственная политика. Опубликованная в конце 1980-х в официальном журнале ЦК КПСС переписка вождей 1930-х выдает явное стремление избавиться от памятника русской старины.

После сообщений о сносе Сухаревой башни Сталин получил письмо корифеев — И.Э. Грабаря, И.А. Фомина, А.В. Щусева и И.В. Жолтовского, убеждавших пощадить «неувядаемый образец великого строительного искусства, известный всему миру». Защитники башни писали: «Мы убедительно просим приостановить бесцельную сломку башни, недостойную наших славных дней построения социализма». Группа архитекторов брала на себя обязательство «в течение одного месяца разработать проект реорганизации Сухаревской площади с идеальным разрешением графика движения». Архитектор Фомин вскоре представил этот проект, с круговым движением по площади. Были и другие проекты — пропустить транспорт западнее башни, передвинуть ее на другое место, устроить тоннель для транспорта.

^[3]

Но 18 сентября 1933 года Каганович получил записку, подписанную Сталиным и Ворошиловым: «Мы изучили вопрос о Сухаревой башне и пришли к тому, что ее надо обязательно снести. Предлагаем снести Сухареву башню и расширить движение. Архитектора (так в документе.— К.М.), возражающие против сноса,— слепы и бесперспективны».

«Сломали — лучше стало»

Каганович продолжал еще издеваться над защитниками башни, поручив им представить проект с разрешением проблем транспорта. Он сообщал Сталину 20 сентября 1933 года: «Теперь я бы просил разрешить мне немного выждать, чтобы получить от них проект. Так как он, конечно, не удовлетворит нас, то мы им объявим, что Сухареву башню ломаем». Ответственность за гибель башни перекладывалась на ее защитников, представивших «неудовлетворительный» проект…

Выступая в том же году на совещании московских архитекторов-коммунистов, Каганович предъявил защитникам башни прямое политическое обвинение: «В архитектуре у нас продолжается ожесточенная классовая борьба… Пример можно взять хотя бы из фактов последних дней — протест группы старых архитекторов против сноса Сухаревой башни… Характерно, что не обходится дело ни с одной завалящей церквушкой, чтобы не был написан протест по этому поводу. Ясно, что все эти протесты вызваны не заботой об охране памятников старины, а политическими мотивами — в попытках обвинить советскую власть в вандализме». Перечитывая эти строки, невольно вспоминаешь, как в 1990-х общественные протесты против градоразрушительной политики мэрии в городских СМИ объясняли происками «мелких хозяйчиков». Да и сегодня градозащитники вместо диалога по существу слышат бесконечные обвинения в желании «пропиариться».

16 марта 1934 года ЦК ВКП (б) согласился с предложением московского горкома партии о сносе Сухаревой башни. До начала сноса московские газеты тем не менее успокаивали: башня, мол, готова к передвижке. В ночь на 14 апреля снос начался.

Сталин получал последние отчаянные письма от защитников башни, например от И.Э. Грабаря, К.Ф. Юона, А.В. Щусева, А.М. Эфроса, И.А. Фомина, И.В. Жолтовского, в апреле 1934 года. Корифеи вновь предлагали варианты сохранения башни, просили Сталина остановить снос. Вождь ответил: «Советские люди сумеют создать более величественные и достопамятные образцы архитектурного творчества, чем Сухарева башня».

Бригады «Мосразбортреста» крушили кувалдами белокаменный декор. Очевидец сноса, художница Н.Я. Симонович-Ефимова, записывала в дневнике: «Сегодня, 17 апреля, нет уже наружной гигантской лестницы и сверху летят кирпичины. Белые, витые колонки из белого камня — в отдельной груде, разбитые. Разрушение идет необычайно быстро… Можно заболеть от мысли, что впереди нас никто Сухаревскую башню не увидит».

^[4]

К концу апреля верхняя часть башни была уже разобрана. Преодолевая запреты, работая днем и ночью, реставраторы под руководством Д.П. Сухова успели спасти фрагменты убранства, наличник окна, часть решетки проездных ворот и герб с орлом (их можно видеть в Донском монастыре и Коломенском). Были сделаны обмеры и фотофиксации.

Башню разбирали вручную, сбрасывая кирпичи сверху; она словно таяла день ото дня на глазах москвичей. 11 июня 1934 года снос закончился. Ударники этого труда, который принес стране 16 тысяч кубометров стройматериалов, были премированы.

^[5]

Отзывы печати были бравурными: «Вместо громоздкой Сухаревой башни, тормозившей уличное движение, пройдет удобная широкая магистраль». Председатель Моссовета Н.А. Булганин на первом съезде советских архитекторов заявил под смех и аплодисменты: «Сломали Китайгородскую стену, Сухаревскую башню — лучше стало». Только неподцензурные публицисты эмиграции могли высказать правду. Профессор П.Н. Савицкий писал в 1936 году: «Снесена Сухарева башня, по своим архитектурным достоинствам ничем не уступавшая лучшим памятникам Европы… Такова не только в Москве, но и по всей России русофобская практика коммунистов… Отдельные черты складываются в картину ожесточенного гонения на все, что есть ценного в историческом прошлом нации».

А угрозы Кагановича отнюдь не были пустыми. В Рязани в январе 1937 года следователь НКВД обвинял известного впоследствии искусствоведа Г.К. Вагнера в том, что он «ругал Кагановича, Ворошилова и других за снос Сухаревой башни и Красных ворот». «Я негодовал по поводу разрушения замечательных памятников архитектуры древней Москвы»,— «сознается» Вагнер в мемуарах. «За Сухареву башню» он поплатился 10 годами Колымы.

Каганович полвека спустя

В конце 1980-х в журнале «Известия ЦК КПСС» появилась публикация о Сухаревой башне. После этого Каганович, которому было уже за 90, направил в редакцию журнала письмо (впервые опубликовано в 1994 году автором этих строк) с изложением своей версии событий. Он уверял, что к началу 1930-х годов только что отреставрированная башня «пришла в крайне ветхое состояние, можно сказать, аварийное». Причиной сноса башни, по Кагановичу, были не то что транспортные проблемы, а ежедневная гибель возле нее 5-10 человек из-за оживленного движения по Садовому кольцу. Каганович писал, что рассматривались два варианта сохранить башню: пустить под ней транспортный тоннель (это предложил он сам) или, разобрав дома на площади, устроить на ней круговое движение. Но для строительства тоннеля метростроевцам не хватало опыта, да и нельзя было отвлекать их от сооружения метро. А сносить жилые дома Москва не могла — «обеспечить сотни жильцов этих домов новыми квартирами было нелегко». И, заключал Каганович, «иного выхода не было, как снести Сухареву башню».

^[6]

Собственно, цитированная выше телеграмма Кагановича 1933 года полностью опровергает запоздалые оправдания. А жилые дома в Москве 1930-х, если того требовала «социалистическая реконструкция», ломали десятками, невзирая на жилищный кризис.

Интереснее другое: насколько живучи приемы, с помощью которых разрушители разных времен оправдывают вандализм. «Аварийное состояние» — и сегодня палочка-выручалочка для всех девелоперов, желающих расчистить доходный участок. Человеческими жертвами пугают и сегодня — именно их вероятностью «обосновывали» снос «Военторга» в 2003-м или, только что, необходимость разборки и переноса на новое место Шуховской башни на Шаболовке.

«Это не наша проблема»

Впервые предложение восстановить Сухареву башню прозвучало на президиуме Центрального совета Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры в июне 1978 года. Исходило оно от М.В. Посохина, главного архитектора Москвы. В мае 1980-го «Литературная газета» опубликовала письмо видных деятелей культуры — П.Д. Барановского, О.В. Волкова, И.С. Глазунова, Л.М. Леонова, Д.С. Лихачева, И.В. Петрянова, Б.А. Рыбакова «Восстановить Сухареву башню». Ответ председателя Мосгорисполкома В.Ф. Промыслова был неопределенным: «Вернуться к рассмотрению вопроса… после проведения всестороннего его анализа». Устройство транспортного тоннеля под восстановленной башней оценивалось тогда в 150 млн рублей. Но идею продолжали обсуждать.

Казалось, она обрела реальные черты в 1984-1986 годах, когда появился проект инженера П.М. Мягкова и архитектора П.Н. Рагулина: воссоздать башню не на историческом месте, а на пустом участке напротив Института им. Склифосовского. По иронии судьбы, Мягков в 1934 году был рабочим треста «Мосразборстрой» и «собственными руками разбирал эту башню». Нашелся и строитель — Министерство морского флота СССР, вспомнившее о навигацкой школе и желавшее разместить в восстановленной башне свои службы и музей. В этом варианте тоннель не требовался, и дело обошлось бы в 10 млн. Идею воссоздания поддержал главнокомандующий ВМФ СССР адмирал В.Н. Чернавин.

В 1986 году ГлавАПУ Москвы и Союз архитекторов объявили конкурс на лучшее архитектурное решение Сухаревской (тогда еще Колхозной) площади с воссозданной Сухаревой башней. Семь из десяти проектов, представленных на конкурс, помещали башню на старом месте, над транспортным тоннелем. Жюри конкурса отдало в ноябре 1986 года первую премию проекту бригады МАрхИ под руководством профессора Н.В. Оболенского.

На деле это отодвинуло воссоздание Сухаревой башни на многие десятилетия, если не навсегда. Писатель Юрий Нагибин, входивший в состав жюри, вспоминал: «Все вроде правильно. Да кроме одного: приступить к строительству башни можно будет не раньше чем через четверть века. Именно такое время нужно, чтобы решить транспортные проблемы на перекрестке… «А вы уверены, что через 25 лет окажется нужда в Сухаревой башне?» — спросил я ведшего заседание… Когда мы расходились, председательствующий взял меня за локоть и отвел в сторону: «Неужели вы серьезно думаете, что мы способны поднять такую махину? У нас нет нужных материалов, у нас нет квалифицированных каменщиков, штукатуров, лепщиков. У нас ничего нет».— «А через 25 лет появятся?» — «Нет, конечно, но и нас с вами не будет, так что это не наша проблема».

Разговоры о восстановлении башни оживились в 1996 году, в связи с 300-летием русского флота, и даже было объявлено, что Главмосархитектура планирует воссоздание башни «в ближайшее время». Но вместо башни в 1996-м на Сухаревской площади поставили памятную стелу.

Архитектор О.И. Журин, восстанавливавший в первой половине 1990-х годов Казанский собор и Воскресенские ворота на Красной площади, говорил тогда автору этих строк, что мечтает принять участие в восстановлении Сухаревой башни. По словам Журина, он даже обсуждал этот вопрос с представителями городских властей, и те вроде бы не были против, но остановить транспорт на Садовом кольце не представлялось возможным до 2000 года. А в сентябре 2000-го столичные власти, как сообщили СМИ, «окончательно» отклонили проект восстановления Сухаревой башни — чтобы не создавать помех транспорту.

В 2006-м строители подземного перехода на площади наткнулись на фундаменты Сухаревой башни. Благодаря героическим усилиям московских археологов трасса перехода получила коленчатый излом и прошла под былым воротным проездом башни, не затрагивая устоев. Тысячи москвичей, идущих здесь ежедневно, не подозревают, что проходят под незримыми сводами Сухаревой башни.

^[7]

А так ли уж далек от истины был товарищ Сталин? Советские и постсоветские люди исправно возводили то, что казалось им более величественными и достопамятными образцами архитектурного творчества. Прежние городские власти любили высотки в «Москва-Сити», нынешним по душе поросший дерном хай-тек в Зарядье да пешеходные зоны. И лучше не думать, на сколько Сухаревых башен хватило бы денег, закопанных в Алабяно-Балтийский тоннель. Sic transit gloria mundi.

Но пройдет еще несколько лет, а может быть, месяцев или даже недель, и старые фотоснимки неизбежно попадут на глаза кому-нибудь, кто не умеет мириться с несправедливостью. И Москва вновь и вновь повторит за автором «Прорабов духа»: «Восстановите Сухареву башню!»

———————————————————————————————————————————————————

Памятник вне категории

Досье

Биография

Сухарева башня — ворота крепости Земляного города, на месте которой в начале XIX века проложено Садовое кольцо. Как и окрестная местность, называлась по стрелецкому полку под командованием Лаврентия Сухарева, расквартированному здесь в последней четверти XVII века. Башня стояла на главной дороге из Москвы в Западную Европу — через Архангельск, единственный внешний порт тогдашней России.

Строилась башня в два приема. В 1692-1695 годах возвели два первых яруса и палаты над ними; здесь была «полковая изба» стрельцов Сухарева. Начало второго этапа (1698-1701) совпадает с возвращением Петра I из Европы в 1698 году. Царь повелел выстроить третий ярус — сюда по его указу вселилась в 1701 году «Школа математических и навигацких наук». Над сооружением поднялась
высокая (64 м) башня, похожая на ратуши европейских городов. Архитектором башни считается М.И. Чоглоков, строитель Арсенала в Кремле. В начале XVIII века ученый Я.В. Брюс устроил в башне первую в России астрономическую обсерваторию.

С 1828 по 1893 год Сухарева башня была главной водонапорной вышкой московского водопровода: в ней оборудовали два чугунных резервуара на шесть с половиной и на семь тысяч ведер.

В 1920-1925 годах башню реставрировали под наблюдением архитекторов З.И. Иванова и Н.Д. Виноградова. 6 января 1926 года в башне открылся Московский коммунальный музей (ныне Музей истории Москвы). В 1926 году специалисты признали Сухареву башню архитектурным памятником «вне категории», то есть наивысшего разряда.

Снесена в апреле — июне 1934 года.

Случаи

В петровское время помещения Сухаревой башни служили для театральных постановок. Петр I бывал зрителем этих спектаклей. Однажды актеры объявили по городу, что представят необычайное и неслыханное зрелище; в театральном зале был аншлаг, приехал и царь. Поднялся занавес — и вместо представления зрители увидели другой занавес с надписью «Первое апреля!». Петр не рассердился и сказал только: «Это театральная вольность». Судя по всему, это первый известный случай первоапрельских розыгрышей в Москве.

Впечатления

«Хороши готические здания Сухаревой башни».

Василий Баженов, архитектор. 1773 год

«Возвышается четвероугольная, сизая фантастическая громада — Сухарева башня… Ее мрачная физиономия, ее гигантские размеры, ее решительные формы — все хранит отпечаток другого века, отпечаток той грозной власти, которой ничто не могло противиться».

Михаил Лермонтов, поэт. 1834 год

«Первый этаж представляет собой огромную цистерну, питающую водой почти всю Москву. Вид этого висящего на большой высоте озера… производит необычайное впечатление. Архитектура здания… тяжела и сумрачна. Но византийские своды, массивные лестницы и оригинальные детали создают величественнейшее целое».

Астольф де Кюстин, французский путешественник. 1839 год

«Фокусник

рельсы

тянет из пасти трамвая,

скрыт циферблатами башни».

Владимир Маяковский, поэт. 1913 год

«Сухарева башня в течение двухсот лет прозябала. Ныне советская власть возвратила ее к жизни в полном смысле этого слова, не только обновив капитальным ремонтом ее одряхлевшие члены, но и вдунув в нее живую душу».

Петр Сытин, историк Москвы. 1926 год

«Сквозь мглу распахивались нам

Объятья Сухаревой башни,

Простертые, как Нотр-Дам».

Борис Пастернак, поэт. 1928 год

«Это действительно первоклассное архитектурное сооружение, являющееся подлинным украшением города, в такой же мере, в какой покойный храм Спасителя уродовал последний… Будь Сухарева башня где-нибудь в Германии, Франции или Италии, она была бы одной из любимых достопримечательностей и приманок для туристов».

Игорь Грабарь, историк искусства. 1932 год

«Хотя архитектура, конечно, старая, построена она, эта башня, Петром I в честь полковника Сухарева, который зверски подавил стрелецкий бунт».

Лазарь Каганович, первый секретарь Московского горкома ВКП (б). 1934 год

«Большинство москвичей относилось к этому явлению (сносу башни — К.М.) равнодушно. Меня поразил только один пожилой человек — это был дворник. Мне запомнилось (и я часто его вспоминаю), как он, усатый, стоял смотрел на Сухареву башню и плакал. «Что вы плачете, у вас что-то болит?» На что он отвечал: «Плачут не от боли, а от обиды. Я плачу от обиды за Сухареву башню»».

Карл Лопяло, художник, архитектор. 1970-е годы

«В Коломенском, в Донском, меж лебеды,

разъятая, как будто змей протяжный,

она лежит. И ждет живой воды.

Восстановите Сухареву башню».

Андрей Вознесенский, поэт. 1984 год

Опубликовано в Ъ-Огонек ^[8]