Рублёв в Звенигороде

^[1]

Александр Можаев
Опубликовано Страна.ру ^[2]

Успенский собор города Звенигорода — один из наиболее известных и сохранившихся памятников архитектуры Московской Руси рубежа XIV–XV столетий. Времени, которое называют Эпохой Андрея Рублёва. Как это часто бывает с самыми хрестоматийными постройками, собор до сего момента входил в число малоизученных. В 1950-е годы его тщательно и добросовестно исследовал архитектор Борис Огнёв, однако он не имел возможности установить леса, провести зондажи и археологические раскопки, так что памятник продолжал таить в себе множество загадок.

В последние несколько лет сотрудниками Центральных научно-реставрационных проектных мастерских (ЦНРПМ) на памятнике ведутся работы, уже принесшие ряд открытий, принципиальных для истории древнерусского искусства. Если вы, уважаемый зритель, приедете в Звенигород и подниметесь на валы древнего городища, то, увидев знаменитый собор «на Городке» издалека, не заметите особых изменений в его облике. Стройный одноглавый храм, крытый четырехскатной зеленой крышей, с тонкой средневековой резьбой на фасадах, с фрагментами изначальных фресок в интерьере, о которых говорят «роспись рублёвского круга» либо «приписываемые кисти Андрея Рублёва».

^[3]

Подойдя ближе к храму, становится заметно, что белокаменные стены словно обрели новую резкость — детали стали четче, тоньше, еще благороднее прежнего. Реставраторы провели вполне ювелирную работу, очистив от поздних покрасок и иных наслоений большую часть фасадов. Мы поднимаемся на леса вместе с реставратором Георгием Евдокимовым, и он рассказывает о каждом каменном блоке персонально: эти два, например, родные, древние, не ранее 1393-го и не позже 1416-го, обратите внимание на то, какие тонкие швы их разделяют. А этот переставляли в XVII веке, шов более сантиметра: очевидный кризис жанра. Черные пятна — не копоть пожара, а следы маскировки 1941 года. А это кирпичная заплатка 1832-го, а это 1806-й, а этот камень вставили мы, а этот только вставляем.

На фасадах идет работа по восстановлению древних окон, растесанных в начале XIX века — первоначальные габариты воссоздаются с полной достоверностью, по найденным фрагментам откосов и подоконников. В технологиях XIV столетия, когда в кладку устанавливаются грубо обтесанные блоки и точная подгонка под поверхность стены производится на месте — то есть фасад вытесывается, как скульптура, а его стены плавно, почти незаметно сужаются кверху. Упомянутые тончайшие швы также подгоняются на месте, но лишь в плоскости фасада — внутри стены блоки не такие ровные, зазоры заполняются раствором. «Камни имеют слегка коническую форму, раствор меж ними со временем разрушался, так что монолитная с виду стена внутри как сыр с дырками, — разъясняет Евдокимов. — Это привело к появлению мощных трещин, которые пришлось скреплять каркасом из металлических связей еще в 1830-е. Сейчас мы каждодневно закачиваем в трещины по несколько бочек раствора, стены в основном укреплены, теперь работы ведутся в уровне сводов».

^[4]

Мы поднимаемся на леса, стоящие внутри храма, в паре метров от сводов. Этим летом здесь совершено роскошное открытие — исчезнувшие более двух веков назад древние росписи, в приличном объеме и условно неплохой сохранности. Они явились после удаления кирпичных арок, которыми в начале XIX века были подперты обветшавшие своды. Реставраторы укрепили изначальные белокаменные конструкции, восстановили утраченные несущие элементы, и поздние кирпичные подпорки стали не нужны. Под ними-то и скрывался условный Рублёв — авторство его росписей, как и в большинстве случаев, подтверждается не документально, но лишь умозрительно.

На четырех арках, перекинутых меж столбами храма, читаются остатки фресковых композиций — в центре круг с шестикрылым серафимом, по сторонам — расположенные головами к нему фигуры святых. В конхах, как водится, фигуры евангелистов, меж окон барабана — праотцы и пророки, раскрытые еще в 1960-е годы. Сохранность новообретенных фресок действительно условная — хорошо видны лишь крылья серафимов, прочие фрагменты довольно ровного серого цвета, лишь по графьям (процарапанным в штукатурке контурам фигур) читаются нимбы, либо фрагменты одежд, либо стоящие на горах ноги. «Мы с вами через 600 лет будем выглядеть не сильно лучше, — утешает Евдокимов. — Поверьте, для Рублёва это очень приличный внешний вид, и главное, понятна композиция всех росписей. Ну и потом, их же еще не чистили — фрески, раскрытые в советские годы, на старых фото имеют не яркий, но совершенно очевидный цвет, а сейчас они такие же серые из-за того, что в храме жгли дешевые парафиновые свечи. Реставраторы живописи из бригады В.Д. Сарабьянова займутся находками в следующем году, когда мы пыльные работы наверху закончим».

Среди множества иных больших и малых открытий, сделанных в соборе в последние сезоны, особо важно подтверждение логической гипотезы Огнёва о том, что апсиды могли венчаться рядом мелких каменных кокошников — прежде она казалась слишком фантастичной. Раскопки 2009 года открыли целую россыпь осколков этих самых кокошников, лежавших ровно вдоль карниза апсид — там, куда их посшибали при одном из текущих ремонтов лет примерно 400 назад. Подобный декор над венчающим карнизом апсид и глав известен в домонгольской архитектуре Владимира, но там подобные кокошнички имели полуциркульные очертания. А в постмонгольской Москве, как отныне доказано, истинно московские — килевидные.

С этими обломками связано еще одно интереснейшее наблюдение: архивольты кокошников были крашены красной охрой, цвет также найден на венчающем главу резном поясе. Георгий Евдокимов говорит о том, что вопрос о цвете только поставлен, однако картина получается занятная — кроме краски, на фасадах обнаружены следы левкаса, то есть перед побелкой поверхность стен выравнивалась начисто, словно иконная доска.

^[5]

Разумеется, любые изменения в привычном облике памятника являются следствием многолетних поисков и многочисленных заседаний экспертных советов. И довольно скоро экспертам придется решать вопрос о завершении собора — под столь привычной, простой и в общем-то трогательной скатной крышей спрятаны остатки сложного покрытия с диагональными закомарами и следами стесанных закомар в основании главы. Обломки этих деталей также лежат на чердаке, и реставраторам уже удалось полностью собрать одну из закомар. Имеется материал для полной реставрации уникального памятника, причем значительная часть утраченных деталей может быть склеена из найденных на чердаке обломков. Это то, что называется методом анастилоза, считается самым верным способом реставрации и широко применяется при восстановлении античных памятников, сложенных (как и Звенигородский собор) из камня и разрушенных, разваленных на отдельные блоки взрывами или землетрясениями. Но привычный образ храма сильно преобразится — выбор между исторической правдой и романтикой помятого временем древнего артефакта остается головной болью реставраторов с конца позапрошлого столетия. О решении, принятом профессионалами, мы, вероятно, узнаем через пару лет.

^[6]

 

…И в качестве послесловия. Иногда достаточно просто приглядеться внимательнее — а там такое, такое! На левом откосе западного портала теперь красуется убранное под оргстекло средневековое граффити, на стекле — расшифровка надписи: «Лучше жить с тремя в пустыне со зверями, чем со тьмою тысяч, не имеющих страха Божьего в сердце». На правом откосе другие буквы, менее заметные, но также поучительные: «Но не пей, завтра не пей» — трактователи предполагают, что это древнерусское предостережение от неаккуратных опохмелов, как известно, приводящих к тягостным запоям. И наконец, тяжелая деревянная южная дверь, через которую мы выходим из собора. Снаружи она обита железом, изнутри же видно, что каждая створка — это одна широкая, не по нынешнему могучая доска. «Я, — говорит Георгий, — давно ее приметил, думал — век семнадцатый. А тут отдавали на экспертизу фрагмент дубовой связи из стены собора, заодно и дверь проверили. Оказалась родная, XV столетие». Я вам не скажу за всю Россию, но в Москве ничего подобного не найдено, и видимо уже не сыщется.

Фотографии Анатолия Пинчука, Георгия Евдокимова. Чертеж-реконструкция Георгия Евдокимова.