«Мы все заслужили вот эту небольшую горстку старинных зданий»
Марина Хрусталёва
12 октября запустится уже четвёртый семестр «Школы наследия». Это первый общедоступный просветительский проект, посвящённый вопросам культурного наследия. Архитекторы, историки, представители ICOMOS и Docomomo читают бесплатно лекции по вечерам в стенах особняка на Волхонке. Strelka Magazine попросил программного директора «Школы» Марину Хрусталёву рассказать, как появился проект и почему он способен помочь любому его участнику найти своё место на карте.
Я выросла в Тёплом Стане. Из окон моей квартиры на двенадцатом этаже был виден МКАД и далёкие дали. Мои родители переехали туда за несколько месяцев до моего рождения, разменяв комнату в коммуналке в центре.
Мои предки жили в Москве с конца XIX века. Только ближе к концу школы я стала узнавать про дом на Садовом, где в купленной ещё до революции и уплотнённой квартире вырос мой папа. И про другой дом, «собственный», на Тишинке, принадлежавший одной из прабабушек, — от него уже ничего не осталось. И про квартиру на Чистых прудах, где дед жил до ареста в 1938-м. Я начала ходить по бесконечным переулкам центра, запоминать его изгибы, фактуры, детали, узнавать этот город со всеми его слоями и тайнами.
Почему он стал для меня так важен и почему много лет я занималась тем, чем занималась — попытками сохранить, удержать, не позволить испортить то дорогое и ценное, что в нём осталось? Было это для меня профессией, призванием или долгом? Я склоняюсь к тому, что последним — долгом, который ты ощущаешь как свой и несёшь, потому что некому передать. Почему так случилось? Почему я не занималась все эти годы чем-то другим, более позитивным, престижным, доходным? Почему однажды случайные цепочки встреч, разговоров, учителей, прогулок, прочитанных текстов собираются в ясное понимание того, чем ты хочешь-будешь-должен-обречён заниматься?
У меня момент ясности возник летом 2004 года, после рождения старшей дочки. Калейдоскоп интересов и устремлений вдруг сложился в картинку, всё стало на место, отвалилось всё лишнее. Я составила файл под названием «Планы», где было написано: «Я хочу, чтобы люди, живущие со мной в одно время в одной стране, обладали бы чувством подлинности и инстинктом „наследования среды“. Конкретнее — чтобы старое не ломали, а органично вписывали в современную жизнь, а новое — строили так, чтобы не было мучительно стыдно». Я написала подробный список того, что я буду для этого делать, и людей, с которыми это можно было бы делать вместе. Сейчас видно, что почти ничего из моих планов не воплотилось буквально, в деталях. Но в смысле общего направления воплотилось так, как я и мечтать не могла, я собрала гораздо больше людей, чем надеялась. «Школа наследия» для меня стала апофеозом, венцом, итогом. Отдачей долга.
В повседневной работе градозащитника постоянно возникают вопросы «что», «кто» и «как». Что сохранять, достойно ли то или иное здание охранного статуса, нужно ли сохранять здание или ансамбль — это разговор про предмет. Кто должен сохранять, кто несёт ответственность, кто выделит средства, кому вообще это нужно — это субъект. Как сохранять: консервировать, реставрировать, реконструировать, возвращать первоначальный облик или сохранять наслоения времени — это разговор про методики и стандарты. Вопрос «зачем» обычно остаётся за скобками, потому что вроде бы все интеллигентные люди и всем ясно, что сохранять наследие надо, чего тут обсуждать.
Между тем этот вопрос написан на лбу любого собеседника за пределами тёплого узкого круга. Рядовой чиновник, девелопер, горожанин искренне не понимают, зачем тратить время, усилия, деньги и ценную землю на сохранение развалюхи. Отсылки к Конституции, Гражданскому кодексу, ФЗ-73 и даже международным хартиям их не вполне убеждают: ценность писаного закона у нас не слишком-то высока. Вопрос «зачем», вопрос об общепринятых ценностях, требует кристально прозрачного ответа, который не лежит на поверхности. Выстроить аксиологию наследия, инвентаризировать аргументы, провести смотр мысли и выбрать лучшее — вот что нам было нужно.
Нужно было ещё раз проговорить, почему нам важно существовать рядом с чем-то, что старше нас? Что несут нам старые стены и камни? Что они передают дальше, в будущее, в том числе и о нас? Что будет, если вообще ничего не сохранится? Кто решает, с чем рядом нам жить? И что в связи с этим можем решить мы сами? Это, пожалуй, не самые распространённые темы для лекций и светских бесед. При чудовищной популярности нового урбанизма и всплеске моды на краеведческие прогулки, в Москве ещё не было места с такой повесткой. А люди, которым было важно разобраться в этом, были — мы точно знали это по постоянному притоку в волонтёрские ряды «Архнадзора». И люди, которые могли рассказать об этом, тоже были. Многие — непубличные лица, известные больше по книгам или своим завершённым проектам. Многие — не имеющие к реставрации непосредственного отношения, но думающие о вопросе «зачем» больше и глубже тех, кто внутри профессии. Философы, историки, писатели, архитекторы, директора музеев — каждому из них было что добавить в котёл наших размышлений. Те люди, с которыми нам посчастливилось повстречаться на разных этапах и с которыми нам хотелось познакомить как можно больше единомышленников. «Школа наследия» появилась именно ради этого.
Мой собственный поиск ответа на вопрос «зачем сохранять» до сих пор не закончен. От архитектуры и истории я дрейфую в сторону трёх «Э»: экономики, экологии, этики.
Экономика наследия давно стала на Западе самостоятельной дисциплиной. Понимание наследия как «богатства», «актива» закреплено в Конвенции об охране архитектурного наследия Европы, принятой в Гранаде в 1985 году: «Архитектурное наследие является незаменимым выражением богатства и разнообразия культурного наследия Европы, несёт в себе неоценимые свидетельства нашего прошлого и представляет собой общее наследие всех европейцев». Многократно доказано, что сохранение исторической среды и приспособление зданий к новым функциям обеспечивает устойчивый экономический рост в регионе, способствует развитию туристического бизнеса, притоку налогов, развитию рынка недвижимости, созданию новых рабочих мест, возрождению и развитию старинных ремёсел. Сохранение наследия и повышение качества жизни стали привычной парой в международных отчётах.
Единственное «но»: экономика наследия — долгосрочная экономика. В ней нет быстрых сверхприбылей, она не терпит политических колебаний, её бенефициар — общество в целом, а не конкретный инвестор. Очевидно, что, возродив усадьбу, можно изменить к лучшему жизнь всего района, но её собственник не скоро вернёт свои деньги. Это экономика доверия, сотрудничества, внимания государства к частной инициативе. Экономика безопасности и стабильности. Этой экономики сейчас нет в России.
Связь сохранения наследия и экологии не так очевидна, но и здесь постепенно накапливаются аргументы. Строительство — одна из самых агрессивных индустрий в мире, оно загрязняет среду, использует ценные природные ресурсы, увеличивает парниковый эффект. Построенное человечеством за ХХ век значительно превышает в объёмах всё построенное за предшествующую историю. Бетонные многоэтажки образуют на поверхности планеты безобразные шрамы, многие из которых простоят гораздо дольше, чем в них будут жить люди. В этом смысле сохранить любое существующее здание и приспособить его к новой функции — гораздо экологичнее, чем строить новое.
Снос старинного здания тоже трата энергии, выброс газов, но главное — превращение плода человеческих рук в груду мусора, который покроет ещё одну частичку поверхности планеты на много столетий. После сноса гостиницы «Россия» её обломки были вывезены в Подмосковье и заполнили полигон площадью в несколько километров.
Ещё одна параллель с экологией — конечность наследия как ресурса. Количество исторических зданий на Земле конечно и исчислимо. Где-то их больше, где-то меньше, но представить, что их не останется вовсе, не так-то трудно. Например, в Москве около 10 тысяч построек старше 1917 года, не все из них имеют охранный статус. В период строительного бума лужковской эпохи в год сносили от 200 до 500 исторических сооружений. Такими темпами уничтожить всё архитектурное наследие Москвы можно было бы за время жизни одного поколения. Исторические здания — такой же «исчерпаемый ресурс», как нефть, газ или вода, только каждое из них по-своему уникально. Исчезновение одного вида растения или животного приводит к неизбежному дисбалансу в экосистеме. Исчезновение «слоя» наследия безвозвратно обедняет качество городской среды, снижает её разнообразие и, тем самым, снижает качество нашей жизни.
Этика — это то, во что упираются все вопросы в жанре «зачем». Это что-то самое личное, то, что не всегда хочется говорить вслух. И в то же время — самое общее, самое объединяющее, если ответить на непростые вопросы. Например, наследие — оно чьё? Кто наследник? В нашей стране, единственной, где не произошла постсоветская реституция, этот вопрос стоит особенно остро. У большинства исторических зданий наследников в юридическом смысле этого слова нет. А все мы, старающиеся их сохранить, в определённой степени самозванцы. Я, имярек, хочу сохранить это здание, не мечтая в нём жить или им владеть, лишь потому, что желаю ходить по улице и любоваться им долгие годы. В этом есть определённый эгоизм и самонадеянность, которые упираются в эгоизм и амбиции сторонников изменения города.
Но в широком смысле наследники всего, что построено предками, — мы все, всё человечество. Мы все заслужили вот эту небольшую горстку старинных зданий, оставшихся нам после войн, революций, пожаров и реконструкций. Эта вся вещественная память, все байты культурного кода, которые остались нам от истории. Каждое из них простояло на этой планете дольше, чем прожили мы. И каждое из них рано или поздно разрушится, как показали нам Нимруд и Пальмира. Только от нас зависит, произойдёт ли это при нашей жизни, или когда-то позже.
Зачем же нам наследие? Чтобы чувствовать преемственность цивилизации. Чтобы знать своё точное место в истории и на карте. Чтобы испытывать ощущение принадлежности к месту и к веку.
Подробнее о «Школе наследия» можно почитать здесь.
Видеозаписи лекций ШН можно посмотреть здесь.
Записи
3 комментария