Зарядье. Итоги

^[1]

Петр Мирошник

Сколько бы мы ни обращались к разным эпохам, мы сталкиваемся с совершенно определенным социальным типом парка. Это парк — владение, парк — отражение личных вкусов владельца или маски, в которой он хотел представить себя общественному мнению, маски, которую создавали профессиональные архитекторы и художники.
В. Л. Глазычев «Парк — пространство и процесс», 1973 г.

XX век в Зарядье ^[2] заканчивается прямо сейчас и никак не может закончиться. А начался он, с еще большим опозданием, со сносов 1930-х годов. Сначала для строительства нового Большого Москворецкого моста уничтожили кварталы Москворецкой улицы, затем Варварские ворота. В 1940-41 новая серия сносов опустошила юго-западную четверть Зарядья. Были снесены Мытный двор и храм Николы Мокрого, стоявшие на древнейшей Великой улице и игравшие системообразующую роль в центре средневекового торгового посада у речной пристани. Серии сносов продолжились в 40-50-е, затем в 60-70-е. Последняя подобная серия происходила на наших глазах и завершается прямо сейчас в северо-восточном углу района.

Формальным завершением градостроительной деятельности на территории Зарядья должно стать открытие многофункционального комплекса на месте снесенных до фасада последних гражданских построек района ^[3], объединенных адресом Варварка, 14. Хочется верить, что здесь же для древнейшего района под стенами Кремля закончится и XX век, принесший ему практически полное уничтожение.

^[4]

^[5]

^[6]

Окончание ХХ века в Зарядье — серия событий, растянувшаяся на годы. Это официальное открытие «парка» 9 сентября 2017 с участием президента, открытие концертного зала 8 сентября 2018 (в «день тишины» накануне дня голосования на выборах мэра), инаугурация на должность мэра 18 сентября того же года. Не утверждая причинно-следственной связи между этими событиями, лишь отметим, что слишком часто у нас электоральные циклы придают импульс вещам, на первый взгляд с ними не связанным.

Автор этих строк, будучи глубоко вовлечен в процессы, происходившие в Зарядье и вокруг него в последние годы, чувствует внутреннюю потребность подведения итогов. Сказав первое слово ^[7], сказать и заключительное.

Если в момент открытия «парка» ^[8] эта потребность носила очевидно импульсивный характер, то по прошествии времени можно рассуждать о свершившемся. Все же для частично природного объекта полный годовой цикл – важная составляющая. А накопившаяся статистика взаимодействия граждан с новым городским аттракционом (от массового выноса растительности ^[9] до бетонной лавочки ^[10], сломавшей ногу девочке) позволяет поместить теоретические рассуждения в соответствующую питательную среду.

Сто лет одичания

«Парк» в Зарядье остается детищем XX века в первую очередь потому, что во всем наследует концепциям, реализованным в ушедшем столетии. Это касается как частностей – деталей, архитектурных и градостроительных решений, – так и общего плана и – шире – самого смысла, вкладываемого в возникшее.

Если начать с периферии, следует признать, что древние памятники Зарядья в том виде и в тех ролях, которые им отводит новый «парк», возникли в первый раз в проекте высотного здания Дмитрия Чечулина в начале 1950-х.

^[11]

В том же виде памятники перекочевали в следующий чечулинский проект – гостиницу. По дороге их число увеличилось с открытием палат Старого Английского двора. Это открытие даже немного скорректировало расположение подъездных пандусов гостиницы. И все же само представление о том, что памятники – гарнир, а вот это — основное блюдо, ничуть не изменилось за 80 лет проектирования на месте. Менялись формы, но не смыслы. Метафора священника Якова Кротова очень к месту:

«Это гостиница «Россия», пропущенная через мясорубку и поросшая мхом. Ты словно внутри гигантской раковой опухоли, где всё перекручено. Это итог тридцатилетнего одичания. Это хищное тупое лицо российской провинции или, самое большее, столичной подворотни. Это прекрасное с точки зрения жены гебешника. Это воплощённый страх жизни и красоты и замена их нежитью и уродством».

^[12]

Смене архитектурных эпох следует и смена столов: каждое последующее блюдо становится лишь более усвояемым. Но неизменно авторами руководит желание создать что-то выдающееся, самое-самое. Глупо напоминать, что в этом ресторане центром стола по определению всегда должен оставаться Кремль.

Реставрационную концепцию, придуманную еще в 1950-х Чечулиным, оставили сегодня без изменений. Столь очевидную и поддерживаемую многими возможность добавить памятникам среды (хотя бы на их территориях) проигнорировали и американцы, победившие в конкурсе, и московские проектировщики. И это при том, что закон требует именно воссоздания утраченных элементов среды. Не изменились и сами территории памятников, эти участки неправильной формы – последние свидетельства расположения подъездных пандусов снесенной гостиницы.

Анекдотом кажется официальное обоснование строительства концертного зала: регенерация утраченного (прямо по букве закона) концертного зала «Россия». Наверное, в той же логике происходил и снос зданий с адресом Варварка, 14 ^[13]. Ведь надо же как-то воссоздать и утраченную гостиницу.

Встать в один ряд с теми, кто сносил древнейший район у стен Кремля, совсем несложно, достаточно подтвердить преемственность в представлениях о том, что главное, а что второстепенное. Так деревянную мостовую Великой улицы, обнаруженную в процессе археологических раскопок в 2015 году, расположили в подземном переходе – на месте раскопа уже были запланированы «болота» строящегося парка. При всей «современности» нынешнего Зарядья, слишком многое в нем как при Сталине, Хрущеве, Брежневе и Лужкове.

Причем здесь Лужков?

Открытие «парка», а затем концертного зала, на сцене которого первым концертом стала инаугурация нынешнего мэра, ставит точку в споре между лужковским и собянинским градостроительством. Собянин победил.

Сравнивать «парк» в Зарядье надо не с другими парками, а с Манежной площадью – общественным пространством эпохи Лужкова. Важным обстоятельством, указывающим на общую типологию, стали юбилеи. Только рифма 850 – 870 не в пользу Собянина. У предшественника дата была круглее, а празднования богаче. 850-летие столицы вошло в анекдоты.

«День города» — праздник, окончательно закрепленный в начале сентября только при Ельцине в 1986-м. Главное «открытие» на круглую дату – определенный символ эпохи. На 800-летие города (именно тогда был «придуман» праздник в современном значении) в Зарядье закладывался камень в основание высотки. На 850 Москва получила Манежную площадь в ее нынешнем виде.

^[14]
Собянину достался не настолько круглый юбилей, и превосходить надо было не количественно. По качеству продукта и, в первую очередь, медиапродукта именно «парк» в Зарядье можно считать той вехой, после которой Собянин превзошел Лужкова. 850-летие Москвы – триумф Лужкова, Зарядье – вершина Собянина.

^[15]

За 20 лет не изменилось ничего, если сравнивать вольность, с которой перелопачен исторический ландшафт под стенами Кремля. В равной степени центру города чужеродны и бронзовые медведи над «Неглинкой» Лужкова, и модернистские объекты Собянина. Насколько высоко каждый из градоначальников ценит историческое наследие взятых в оборот участков, можно судить по археологическим музеям, возникшим на краю двух котлованов. «Музей» в Зарядье пристроили в подземном переходе, и один из главных его экспонатов, деревянная мостовая Великой улицы, является муляжом.

Еще одним аргументом в пользу сходства Манежной и Зарядья можно считать то, что «Манежная площадь» не является площадью, а «Парк в Зарядье» не является парком. Площадь — это буквально плоскость, двухмерный объект, граница между земной твердью и воздухом. «Манежка», в отличие от «Манежной площади» — топоним, произрастающий естественным образом, по форме схожий с Таганкой и Ордынкой. Урочищное обозначение не называет конкретный объект, а обозначает местность, с объектом связанную. Так и «Зарядье» есть местность, а не объект. И возникающая вариативность «Парк в Зарядье» — «Парк Зарядье» создает не просто путаницу, а два взгляда на сущностные признаки возникшего объекта. И Манежную, и «парк» хочется назвать симулякрами, но, проще, там и там нам предлагают подмену, подделку.

Замечателен слух о том, что в процессе строительства городское начальство даже думало о новом названии. «Зарядье», по его мнению, неблагозвучно и указывает на второстепенность по отношению к несуществующим рядам, а ценность исторического топонима равна в глазах чиновника старым зданиям, которые сносятся без сожаления. Вероятно, по этой же причине московская Окружная железная дорога была переименована в «Центральное кольцо». Новое начальство не оставляет после себя ничего старого, даже имён.

Масштаб и значимость фигуры Юрия Лужкова для города и для страны тем заметнее, чем дальше мы от «лужковской эпохи». Лужков в градостроительстве стал фигурой, соразмерной Сталину, Хрущеву и Брежневу. Термин «лужковская архитектура» устойчив практически как «александровский ампир». Архитектуры ельцинской или путинской не возникло (возможно, «путинская архитектура» это линейные объекты – трассы, мосты и газопроводы).

Лужков и сегодня с нами, и не в виде банальной метафоры: Лужков это Бирюков, который руководит городским хозяйством, Лужков это Ресин, который строит 200 храмов, это сотни действующих постановлений правительства Москвы, подписанных Лужковым и реализуемых нынешним мэром.

Деконструкция и деструкция

Для того, что произошло с «Зарядьем», давно придумано определение. Это деконструкция. Уже сказано, что деконструкции смысловой, архитектурной, функциональной и символической подверглась в первую очередь гостиница «Россия». В результате вместо гигантского параллелепипеда, агрессивного по отношению к окружающему, город получил нечто аморфное. Визуальная агрессия одного жесткого объема рассыпалась на составляющие. Вторжение несоразмерного, но все же отдаленно родственного архитектурного объекта, говорящего тем же языком горизонтальных и вертикальных членений и несущих конструкций, сменило нечто, не описываемое родным этому городу языком.

^[16]

Нынешнее Зарядье – гриб, основной объем тела которого скрыт под землей, а на поверхность вылезают причудливые отростки, каждый из которых являет одну из функций, скрытых когда-то в недрах «России». Ведь в гостинице было все, чем пытается удивить нынешний «парк»: и концертный зал, и рестораны, и смотровые площадки, и даже места для селфи (десятилетиями туристы повторяли одни и те же ракурсы, фотографируя Москву с балконов, а множество телеканалов устроили студии в западном крыле гостиницы, где идеальным задником служил настоящий Кремль за окном).

^[17]
В нынешнем Зарядье зрителю предстает постмодернистская игра с переодеванием, где «парк» — это многофункциональный комплекс, прикрытый тонким слоем почвы и маскирующийся под парк, как гигантский таракан в костюме из Эдгара. Все обратили внимание на то, что зарядьевский «мост» не ведет никуда, не соединяет два берега, а возвращается туда, откуда вышел. Но может, так и должно быть здесь, может, это и есть символ, проясняющий глубоко спрятанный внутренний конфликт этого места, преодолев который, можно вырваться из XX века?

Парк это в определенном смысле пустота, а центр Москвы пустоту терпит только как временное явление. Матрица Зарядья в XX веке выглядит так: грандиозные планы – снос – забор. Сразу после открытия «парка» Мосинжпроект «рассматривал возможность строительства забора ^[18]». Но невидимый забор, преграда, стоявшая вокруг «Зарядья» со времен Ивана IV, никуда не делся. Снесенные стены Китай-города и подпорная стена Варварки были проницаемы лишь в нескольких местах.

Декларация открытости «парка» городу, отсутствия границ и взаимного проникновения обернулась все тем же четким контуром со строго закрепленными входами. Стена по восточной границе, подпорная стена по северной и непреодолимые вне специально оборудованных мест многополосные автодороги с юга и запада.

Психология бессознательного

Возвращаясь в начало, приходится оговориться: подведение итогов – неподходящий жанр для этого места. Здесь прошлое продолжает жить в настоящем, а время вывихнуло сустав. Подводить итоги означает констатировать завершенность чего-то. Но ощущение окончательности не приходит. Произошедшее ложится в циклически повторяющиеся сюжетные линии. XX век в Зарядье — это хождение по кругу, забывание того, что было сделано на предыдущем витке и повторение в новой стилистике. Цикл «запустение – снос – новый грандиозный проект» в отдельных своих фазах повторился не менее пяти раз и совершенно точно сделал два полных круга.

«Россию» открывали в год 50-летия революции, «парк» — в год столетия. Это неожиданное совпадение проясняет скрытые механизмы, приводящие городские пейзажи в движение.

^[19]

^[20]

^[21]

С 2006 по 2017-й Зарядье окружал забор. Но точно такой же забор уже стоял здесь в 1960-е, когда строилась гостиница, его предшественником был забор вокруг стройплощадки 1940-50-х. Забор, руины, стройплощадка – пейзаж, десятилетиями привычный этому месту. Но среди сотен фотографий середины XX века только несколько донесли до нас изображение этих заборов. Фотографы предпочитали отворачиваться и оставлять неприглядное за кадром. Таково свойство психики, она собирает реальность из тех фрагментов, которые приятны. Возможно, поэтому никто не замечает сегодняшний забор, скрывающий последний снос Зарядья на Варварке.

^[22]

Циклы разрушения и нового строительства — как навязчивые повторения. Повторения эти настолько очевидны, что впору сменить описательный жанр на аналитику. Психоанализ – одно из важнейших завоеваний ХХ века, давшее голос тому, что было безмолвным всю предшествующую историю человечества. Возможно, говорить смогут и камни.

Один из главных инструментов психотерапии – ретроспекция. Понять и принять себя нынешнего можно, поняв и приняв себя в прошлом: в детстве, в пережитых травмах, в событиях, вытесненных памятью в область бессознательного. Наверное, для любого городского района, неважно, Ясенево это или Мясницкая, весь XX век — это серия травм. Вся страна живет с этим грузом. Память об утратах болезненна, болезненна и проработка травмирующего опыта, но это единственный путь внутренней интеграции и примирения с самим собой. Город — это сложный комплексный объект, где люди и камни – части единого организма. Камни, здания, площади и мосты являются телом этого сверхорганизма, к тому же, телом, подчиненным воле людей. Внешний облик города — это и есть его поступки. В отличие от отдельного человека, весь жизненный опыт города не скрывается в темных чуланах памяти, а стоит перед глазами. Город – открытая книга, но не все умеют ее читать.

^[23]

Впору вспомнить заявления об «обнулении истории ^[24]» этого места, коль скоро в Зарядье теперь точно не осталось ни одного здания, чья жизнь не была бы начата с чистого листа. Касается это и всех церквей, и палат вдоль четной стороны Варварки, и церкви Зачатия Анны, что в Углу, получивших новую жизнь в 1960-70-е годы в качестве музейных экспонатов, утративших связь с историческим окружением и изменивших функции. История – не бухгалтерский баланс, который нужно свести в ноль. «Обнуление» не снимает конфликтов, а порождает их.

Главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов любит называть произошедшее «поступком» или «высказыванием». Этот новояз режет ухо на фоне поступков архитекторов XX века. Поступки эти были совершены при сходных обстоятельствах – смене эпох, архитектурных стилей и гуманитарного стандарта. Первый — письмо «старых архитекторов», предложивших в 1956 году разбить парк на месте непостроенной восьмой сталинской высотки. Среди подписавших был архитектор-реставратор Виноградов, отреставрировавший в конце 1920-х стену Китай-города и наблюдавший через несколько лет ее уничтожение. Другой поступок совершил Чечулин, вернувшийся через 10 лет на стройплощадку, где был разобран каркас его высотки, и построивший там гостиницу. Парк как архитектурный поступок возможен и сегодня. Есть свежие примеры: сохраненные через суд от застройки заповедные поля Переславля-Залесского ^[25] или парк XVIII века в подмосковной усадьбе Опалиха-Алексеевское ^[26].

Зарядью в XX веке досталась непростая роль. Сто лет здесь происходили эксперименты по конструированию страной собственного лица. Таким лицом были непостроенные здания Наркомтяжпрома, восьмая высотка для Министерства госбезопасности, гостиница «Россия», таким же лицом должен был стать парк с тундрой и тайгой, как в песне. Но вновь и вновь вместо прекрасного лица появляется пугающая маска. Цветущий сад оказывается на деле огромным железобетонным монстром, скрытым под тонким покрывалом растительности. Лицо, придуманное для того, чтобы продемонстрировать самые выгодные стороны, внезапно открывает самые неприглядные. Непонимание этого равнозначно непониманию и неприятию собственного «я», явный симптом психического расстройства. Весь «парк» в Зарядье громко кричит об этом.

Косогор, покрытый разнотравьем с березовой рощей, или просто любая естественная природа – очень подходящий терапевтический образ, так необходимый сейчас. Но мы его не получили. Вместо этого побеждает идея аттракциона, пыль в глаза, тундра на крыше развлекательного комплекса и болото на месте первой улицы древнего города. И тут возникает ощущение, что история не закончена, что в следующей серии мы узнаем, что все надо начинать сначала.

Заглавное фото — кадр из фильма «Застава Ильича»(1964)