Мэрополис

 

Константин Михайлов

Опубликовано в «Огоньке»

Культурное наследство лужковского 20-летия отнюдь не исчерпывается бетонопластиковым собором или пресловутыми башенками. Сможет ли Москва жить с этим наследством и оставаться собой? От какого наследства мы отказываемся?


Первые шаги временного правительства

Показательно, что первыми шагами временной городской администрации во главе с Владимиром Ресиным были отказы от больших лужковских проектов «великой эпохи» — музейного комплекса на Боровицкой площади и памятника Петру Великому. Можно, конечно, усмотреть в этих шагах попытки умиротворить городское общественное мнение. Причем почти беспроигрышные: так опытный шахматный мастер, стараясь запутать оппонента, жертвует ненужными пешками. Боровицкий проект, пусть и одобренный лично Лужковым, все же был и по сути (т.е. по назначению и финансированию) остается федеральным, практически кремлевским. Петр на Москве-реке, по-видимому, был дорог на этом месте в этом городе двум людям: мэру и его некогда любимому скульптору. Возлюбленные инвестиционные партнеры московского правительства не извлекали из него никакой выгоды, а городской заказ на перенос колосса наверняка способен кого-нибудь порадовать.

Но суть не в этом: сразу после ухода Лужкова его наследники сочли, что именно частичный отказ от его именно архитектурного наследства будет благотворно воспринят городским обществом. И, в общем, не ошиблись.

Столица

Нам не дано предугадать

Автор этих строк должен покаяться в косвенной причастности к судьбе гипотетического бронзового изгнанника. После «дня утраты доверия» координаторам «Архнадзора» стали звонить журналисты — узнать, как мы теперь думаем обустроить историческую Москву. Один из коллег в числе прочего спросил меня, что будет теперь со скульптурами Зураба Церетели. Я простодушно ответил, что предпочел бы видеть Петра и зверушек с Манежной площади в каком-нибудь городском парке. Через полчаса информационные сайты стали наперебой сообщать, что «Архнадзор» предлагает снести все памятники Церетели в Москве… От частных предпочтений до городской программы действий дистанция огромного размера — мало ли кто что предпочитает. Я вот еще предпочел бы, например, чтобы Сухарева башня высилась на своем месте, а Софийские соборы в Новгороде, Киеве и Полоцке стояли, как встарь, в одном государстве. Но это ведь не повод провозглашать, что «Архнадзор» требует немедленно бросить все неотложные городские дела и заняться восстановлением Сухаревой башни и СССР в придачу!

Нам не дано предугадать, чем слово наше отзовется, тем более несказанное. Но когда и Владимир Ресин спустя три дня заговорил о переносе монумента, стало понятно, как набирают материальную силу витающие в воздухе идеи отказа от лужковского наследства. Памятник Петру — не просто памятник, это символ. Символ «лужковского стиля» в градостроительном искусстве и лужковского стиля в управлении художествами в городском пространстве. И город, терпевший бронзовый символ в комплекте со всеми остальными живыми, видимо, не мог не заговорить об избавлении.

Отторжение инородного тела

Иными словами, случилась реакция отторжения инородного художественного тела. Это только кажется, что Москва, как бумага, все терпит. Особенным духом московская культура пропитывала все стили искусства. Искусствоведы знают, что такое «московский классицизм» и чем он отличается от «петербургского», они могут растолковать отличия «московского ампира» от наполеоновского и московского модерна от венского Сецессиона. «Всеядность» Москвы, рассказы о многовековом отсутствии в ней единого художественного замысла и ансамбля — не более чем миф, усердно внедрявшийся в сознание в последние 15 лет: он весьма удобен для оправдания любых градостроительных злодеяний или чудачеств.

Отторгнет ли Москва теперь башенки, мансарды и проклинаемый архитекторами-модернистами псевдоисторизм, расцветавший в лужковскую эпоху? Неизвестно, время покажет. Башенки обломать просто, но объявить Москву зоной свободного художественного эксперимента опасно. Модернисты, вышедшие из подполья, станут упражняться в достижениях, невольно повторяя давно пройденное и пережитое на Западе. Но эти цветы, взращенные иным ментальным климатом, вряд ли украсят московскую поляну. В какой-то степени нынешняя ситуация сходна с той, что была в России в середине XIX столетия, когда моральная усталость от казенного классицизма или от официальной «народности» в камне, тиражированной эпигонами Константина Тона, была уже очевидна, а поиски «национального стиля» не приводили к озарениям. Потребовалось ждать полвека до появления Шехтеля, Кекушева и Щусева… Но где теперь Шехтели и Кекушевы?

Власть не терпит пустоты

Наследство Лужкова, однако, не в башенках и не в колоннах любимого архитектора мэра Владимира Колосницына. Стиль — это человек, это известно. А также запечатленный искусством образ мысли эпохи.

У Москвы было много руководителей, но не у каждого был свой архитектурный стиль. Кто, например, станет всерьез рассуждать, о стиле Гришина или Промыслова, московских руководителей времен позднего коммунизма? А времени у них было предостаточно, сравнимо с лужковским. В архитектурной летописи застоя остались только рассказы о том, как партийные руководители заставляли архитекторов умерить пыл, срезали этажи у «Интуриста» или здания ТАСС у Никитских ворот. Архитекторы обижались, а руководители охраняли, в соответствии со своим пониманием, облик исторического центра. Они не совершали субботних объездов строек, не пририсовывали куполов или шатров к чужим проектам. И не сказать, что у них получилось сохранить Москву лучше, чем у Лужкова. Но они знали, что архитектура — дело ГлавАПУ (предшественник Москомархитектуры), а общие руководящие указания по градостроительству в столице — дело ЦК КПСС.

Справедливости ради нужно сказать, что ЦК КПСС Юрию Лужкову не хватало. То, что называлось федеральным центром, от градостроительства в столице после 1991 года самоустранилось и флегматично наблюдало из-за кремлевских стен за ростом поголовья бетонных коробок со шпилями и башенками. Власть, как и природа, не терпит пустоты. Руководство архитектурным процессом перетекло к московской мэрии.

Героический миф лужковской Москвы

Архитектурный образ новой Москвы стал, как и положено, отражением ее героического мифа. Миф, взятый сам по себе, в качестве сюжета развития, ничуть не предосудителен. Он даже необходим, ибо строить и жить помогает. Великая реконструкция, затеянная в Москве Лужковым и его сподвижниками, имела свой героический миф, до сих пор воплощаемый в пропаганде достижений. Общий смысл ее незатейлив: Москва долужковской эпохи была грязным, неудобным и неприкаянным городом позднего «совка», с потрескавшимися облупленными домами, ужасными дорогами, темными улицами. А теперь она — современный европейский мегаполис с сияющими витринами, небоскребами, хайвэями, подземными паркингами, боулингами и аквапарками, «не узнать, не узнать», говорят в один голос иностранные гости… Архитектура с неизбывным культом радостной бетонной новизны на месте каких-то покосившихся домиков и садиков следовала указанным курсом. Преображение, сказка, ставшая былью — вот лейтмотив что бумажной пропаганды, что каменной.

Вечная история

Все это ужасно не ново. Это вечный лейтмотив всех великих преобразователей. История начинается с нас. До нас было темное царство, мрак, ужас, тюрьма народов, но пришли мы, принесли свой луч света — и теперь вокруг царство свободы, равных возможностей и всеобщего процветания, в том числе культурного. Так говорили большевики. «Так говорил Каганович», вождь предыдущей великой московской реконструкции: такое впечатление, что Москву строили пьяные строители — кривые улицы, кругом трущобы,— а мы тут строим и построим столицу мирового коммунизма.

Отсюда и постоянные совпадения, «выпадения из времени», порой пугающие. Товарищ Сталин отвечает архитекторам, заступающимся за Сухареву башню: бросьте, советские люди сумеют построить здания величественнее и краше. Постсоветские люди во времена Лужкова могут любоваться «вновь выстроенными памятниками архитектуры» (термин одного из документов столичного правительства). Про Кагановича пишут в газетах 1930-х годов, что он лично организовал целую систему архитектурных мастерских, про Сталина — что он рассматривает все значимые архитектурные проекты. Про Лужкова пишут в газетах 1990-2000-х, как он дает советы проектировщикам башни «Делового центра» возле московской мэрии, как он выбирает варианты башенок для Царицынского дворца. Научные книги в Стране Советов выходят с эпиграфами из «Сочинений» товарища Сталина, в Москве исторические книги и архитектурные журналы выходят с предисловиями мэра Лужкова. Сталин любит шатровые башенки, Лужков любит башенки… Они творили новый облик города, потому что ощущали себя вправе это делать.

Власть над историей

Впрочем, тут нужно сделать одну поправку. Сталин и Каганович были честны. Они никому не обещали сохранять старинную Москву. Они откровенно говорили, что ее снесут и заменят новой, и даже объясняли, почему нужно так сделать. Правительство Юрия Лужкова было, пожалуй, первым в истории столицы правительством, пришедшим к власти с лозунгом восстановления ее исторического облика. Оно не обещало ломать палаты XVII века, достраивать здания Кваренги, Бове и Казакова, заменять бетонными копиями послепожарные особнячки и дома, помнившие Пушкина, обстраивать храмы элитным жильем и офисными комплексами, устанавливать на видных местах безвкусные монументы или сокрушить «Военторг». Но когда с середины 1990-х все это стало происходить повсеместно и чуть ли не еженедельно, причем под те же самые разговоры о возрождении исторического облика, у меня родилась гипотеза: мы имеем дело с руководителями, уверенными, что во вверенном им городе нет таких крепостей, которые могли бы перед ними устоять.

Подземные многоэтажные города обозначали власть над недрами. Невиданные небоскребы «Сити», в особенности задуманная 600-метровая башня «Россия» — над высями. Фонтаны, бьющие из поверхности рек и прудов — над стихиями. А «вновь построенные» памятники архитектуры символизировали власть над историей. Историю стало возможно прокручивать, как пластинку, заменяя деревянный дом бетонным и вешая на него мемориальную табличку «Здесь жил…» Историю оказалось можно заставить изменить ход, как в Царицыне, или даже обратить вспять, как в случае с «дворцом Алексея Михайловича» в Коломенском. Я сознательно оставляю в стороне коммерческие аспекты всех этих операций.

Феномен Лужкова

Потому что гораздо интереснее феномен, открытый Юрием Лужковым. В 2004 году он опубликовал в «Известиях» статью под названием «Что такое столичный архитектурный стиль?», где подвел теоретическую базу под все московские достижения 1991-2010 годов: «Можно было бы серьезно обсудить тот феномен, что в московской культуре понятие копии иногда имеет не меньший смысл, чем оригинала,— писал Лужков.— Потому что смысловая, историческая и культурная «нагрузка», которую несет в себе такая копия, часто может быть и богаче, и глубже первоначального архитектурного решения».

Копия, по смыслу равнозначная оригиналу и даже превосходящая его по исторической и культурной нагрузке,— это не только неразрешимое противоречие с охраной исторических памятников, которая по смыслу своему есть охрана оригиналов. Это потенциальная угроза существованию любого аутентичного объекта, который с легкостью может быть заменен «превосходящей» его копией.

Хотя бы и целого города под названием историческая Москва. Постепенно и неуклонно она к этому и продвигалась.

Теория и практика

Вся новейшая история Москвы, как в капле воды, отражена в этой фразе Юрия Лужкова. Из этой фразы понятно, почему можно снести и вновь построить «Военторг». И, начиная постановление о нем словами «в целях сохранения», продолжать «со сносом всех строений» — это всерьез. Поэтому, когда защитники старой Москвы напоминали Юрию Михайловичу про закон об охране памятников, он отвечал им, что закон — это не догма, а повод пофилософствовать.

В этой формуле, собственно, и заключается то наследство, с которым историческая Москва не может остаться собою. Потому что, как известно, когда нет ничего невозможного, когда позволено все — нет и бессмертия.

Над этой теорией может быть еще сломано сколько угодно копий. Но, черт побери, сколько уже сломано оригиналов!

…В конце концов с Юрием Михайловичем Лужковым — политиком и мэром — поступили согласно его теории. Конечно, его невозможно заменить копией — слишком уникальная в нынешней популяции политиков натура. Но копию функциональную, воспроизводящую социальную стабильность в мегаполисе и политическую лояльность его населения на выборах в стране, ему, конечно, попытаются подобрать. С «нагрузкой», которая может показаться богаче и глубже первоначального решения.

Фотографии: РИА «Новости», Илья Варламов, Александр Можаев, Наталья Самовер.

8 комментариев

Юлия Викторова больше года назад   Изменить
Прочиталось с интересом, но кое с чем согласиться не могу. В частности - весьма легковесным представляется суждение автора - " Миф, взятый сам по себе, в качестве сюжета развития, ничуть не предосудителен. Он даже необходим, ибо строить и жить помогает. " Весь вопрос, Что строить и Как жить. Стоит, наверно, задуматься,- почему все значимые деспотии ХХ века активно строили свои мифы, принося им в жертву все с трудом накопленные человечеством гуманитарные ценности и прежде всего жизни и свободы своих граждан. Этот же политический миф, как некий Молох, начинал немедленно преобразовывать под себя историческое время, превращая его в нечто управляемое и фрактальное. Не знаю ярче примера чем сталинские лозунги о пятилетках в четыре и три года ! Можно так же порассуждать почему историческое время начинается с Христа, а заканчивается каждый раз там и тогда,где и когда возникает фигура мифорворца типа Гитлера, Сталина, Пол Пота, Муссоллини, Ким Ир Сена и етс. Все они насиловали историческое время, полагая что строят тысячелетние царствие своего мифа. Но Лужковский миф - - травестирован до неприличия. Травестирован мизерными качествами самой центральной фигурой, его смехотворной свитой - от грязных рыночных жуликов до зажравшихся "народных" певцов, циничных "зодчег", льстивых портретистов до пресмыкающихся командиров театрального производства и никаких пигмеев из МГД. Потому то губительные для исторической Москвы сталинские высотки вызывают некую вполне, впрочем, внехудожественную оторопь и даже страх, а лужковско-донстроевский Триумф-Палас - ничего кроме гадливости, словно мы узрели таракана-переростка. Противно, но не страшно.
"...A ja Utopie wasza utopie. Utopie w potopie. Zarzadzam pelne zanurzenie Utopie wasza utopie. Utopie w potopie. Hydropieklowstapienie!.." Lao Che
жаль что только Петр, только Боровицкая плщадь. а ведь с такими бюджетными возможностями, каковыми обладает Москва, можно было ежегодно восстанивливать сотни если не утраченных то хотя бы изуродованных обьектов. по крайней мере, что касается строительства эпохи Лужкова, это сделать необходимо, потому что все это было незаконно. нужно взять не 1-2 а несколько десятков обьектов (причем уже реализованных и введенных в эксплуатацию, не важно - жилье это или офисы). пусть это будет скандальная, но законная компания! Москва должна подать пример, на этот раз павильный, другим городам России, чтоб неповадно было. Иначе, с новым мэром, может разрушения в Москве и прекратятся. но кто их остановит в Петербурге, Иваново, Суздале?!!! Но более мне нравится (и я верю!) в идею полного восстановления исторического города или, программа минимум, - его панорамы. Скажем, создать программу, предусматривающую восстановление нескольких городских кварталов (или, минимум, - их панорамы) ежегодно. P/S даже в Российской империи с ее священным и неприкосновенным правом собственности на самом высшем уровне не раз звучала идея "отчуждения" (принудительного выкупа за фиксированную цену) проблемных обьектов культурного наследия. Почему современные собственники, особенно незаконно выстроенной недвижимости, до сих пор остаются исключением?
Да нет, страшно. Страшны не только сносы. Страшно что при Лужкове оформилась новая философия, смена понятий, целая теоретическая база, меняющая общественное сознание, подводящая оправдание под любые действия в отношении культурного наследия. Вспомните в 1980-е гг, на волне перестройки, общественный подъём, гласность, осуждение нового арбата, посохинских гостиниц, защита палат Щербакова, церквей в Преображенском и на Плющихе. Молодёжь под бульдозеры бросалась. Сносы памятников проходили в тайне, необходимость их сохранения была аксиомой. Но потом нам показали другую теорию, что аксиома - это повод "пофилософствовать", что памятник можно построить и намного лучше, красивее, но главное ДЕШЕВЛЕ И БЫСТРЕЕ. Вы, те кто сейчас помнят истину, кто пытается что-то отстоять, признайтесь, ведь и на на вас оставили отпечаток эти "тезисы". Сверлит в правом ухе иногда змей искуситель - "а ведь деревянные перекрытия - это наверное плохо", "какой всё таки обшарпанный фасад", "ну это не 17 век, не Василий Блаженный, а всего лишь рядовая застройка, эклектика", "и чего сохранять этот сарай, остальное же отреставрируют", "блин, а ведь не плохо построили", "у батюшки всё-равно нет денег на реставрацию". Это называется искушение. Сомнение - это вынутый замковый камень, способный разрушить всю конструкцию. Так что же говорить о других людях, далёких от этих проблем, простых прохожих. Самое главное что до "реставрации" всё было грязно, отваливалось, рушилось, а теперь - всё чисто опрятно и ещё палатку с живым пивом поставили. И пошла новая философия в массы, знатно сдобренная надбавками к пенсиям. И уже многие известные люди "не видят ничего плохого" и "любят Москву больше родного Кустаная". Но самое страшное - это круги по воде. Которые пошли по все России-матушке. В регионах посмотрели и смекнули - так и нам можно. А ведь в некоторых регионах органы охраны памятников - это один - два человека. А там где оставались борцы, так их просто уволили, как в Твери, Перми, Иркутске, Самаре, Костроме. И началась Варфоломеевская ночь. И ведь все инструменты переняли 0- и пожары, и зелёные сетки, и мгновенные сносы. Наверное когда-то удасться остановить сносы, заставить работать закон, вырастить новое поколение реставраторов, у которых амбиции и цинизм будут меньше банального здравого смысла. Но как переделать назад общественное мнение. И главное, кто вложет в это столько денег, сколько вложил в свою "философию" Лужков. А статья классная, поддерживаю.
Юлия Викторова больше года назад   Изменить
Лужков бояться - в Москву не ходить !-))
Капитализм есть капитализм. Во Франции сносят старые церкви: дешевле построить новые. В Москве сносят по той же причине (плюс стандартное: нет того преступления, на которое не пошел бы капиталист ради известного процента прибыли).
Большое спасибо Константину Михайлову за эту статью, сначал прочитала в "Огоньке". Вы сформулировали всё то, что является сутью лужковщины. Я долго не могла понять, что за философия стоит за людьми по другой стороне баррикад/строительных заборов, кроме жажды наживы. Но потом я поняла, Лужков действительно сформулировал это сам: “Можно было бы серьезно обсудить тот феномен, что в московской культуре понятие копии иногда имеет не меньший смысл, чем оригинала... Потому что смысловая, историческая и культурная “нагрузка”, которую несет в себе такая копия, часто может быть и богаче, и глубже первоначального архитектурного решения”. Вообще странно, что слово, чья этимология читается буквально, кому-то может быть непонятно. "Памятник" есть то, что несёт память. Если выстроить копию/новодел, память будет уничтожена. Так просто. А "в целях сохранения памятника, снести..." это просто абсурд. И если чиновники такое пишут, то это уже вопрос к нашей системе образования, потому что для образованного, умного человека здесь налицо логический конфликт.
Вот стоит памятник Пушкину. Значит ли это, что Пушкин забыт? Ведь это даже не чучело, а всего лишь памятник, жалкая недокопия, не имеющая отношения к живому Пушкину! Памятник подобен узелку на память: не будучи самим объектом, он несет в себе память об оном. Вот стоит старинный дом. Он памятник чему? Самому себе? Нет! В нем, быть может, жил Пушкин. А может, он просто типичный представитель застройки начала XIX века -- тогда он памятник не Пушкину, а архитектуре того времени. Если этот дом снести и построить плохую копию, а то и не копию вовсе, он может быть памятником Пушкину (для того достаточно поставить табличку: "Здесь стоял дом, в котором жил Пушкин"), но не может быть памятником архитектуры. Если построить хорошую копию, она может оказаться памятником архитектуры (в плане внешнего вида), но не технологий строительства. Если провести реставрацию... В этом случае, кстати, может так случиться, что дом станет памятником реставрации :)

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *