Архнадзор

Александр Можаев

19 декабря, в день, когда Вести.ру опубликовали этот текст, на проспекте Маршала Жукова снесен заявленный «Архнадзором» на госохрану дом панельной серии К-7. Тем не менее, в Москве остаётся ещё достаточное число «хрущевок» и у нас есть время спокойно обсудить для чего и как сохранять память об этой эпохе в истории Москвы, а также о том, что вообще мы считаем наследием и зачем оно нам надобно.

Примитивная безбалконная пятиэтажка на Жукова, 39, выбрана градоохранителями из полутора сотен оставшихся «хрущёвок», потому что она – самая ранняя, сохранившаяся из первой, экспериментальной серии К-7. Стало быть, заявители предлагают сохранить её как «памятник инженерной мысли и строительных технологий, решивших сложнейшую задачу создания массового жилья в Советском Союзе». Интернет-критики, комментирующие эту новость на разных ресурсах, как бы намекают на то, что заявителей стоит приговорить к пожизненному заключению в стенах этой халупы, а «хрущёвки» должны быть изничтожены в пыль, равно как и любые напоминания о них, ибо «кому нужна такая память?»

Дело в том, что память нужна сама по себе в принципе, не плохая или хорошая, а какая есть. В библиотечный архив принято сдавать по одному обязательному экземпляру любой изданной книги, не зависимо от её качества. А в музеи попадают не только шедевры и сокровища, но и другие «следы материальной деятельности человека», чтобы по ним узнать правду о том, каков был этот человек.

Но это в том случае, если нас интересует правда. В ХХ столетии охрана памятников (в те периоды, когда она вообще имела место) была нацелена на сохранение шедевров. Обычные, рядовые старомосковские дома сначала уничтожались ожесточенно, из принципа – потому что в них народ страдал до 17-го года, а после спокойно и практично, потому что полно у нас подобного хлама. Так из города ушли, например, целые кварталы галерейных доходных домов. Не богатых «доходок» с парадными подъездами предреволюционного времени, а более ранних и дешевых, где вместо подъездов были дворовые галереи с отдельным входом в каждую квартиру. Так жила очень значительная часть города – небогатые районы Китай-города, Хитровки, Замоскворечья. Теперь у нас есть изрядное число уцелевших дворцов, а реальной городской среды того времени – почти не осталось. Пашков дом прекрасен, но шедевры это исключения из общего правила, много говорящие о талантах зодчего и странностях заказчика. Жизнь большинства была совсем иной, и теперь мы должны читать занудные пьесы русских классиков, разглядывать мутные архивные фотографии, чтобы угадать, что же происходило там, окрест шедевров.

Возвращаясь к пятиэтажкам: речь идёт о среде обитания целого поколения горожан. Агрессия в её отношении означает, что вчерашнее ещё не стало прошлым, то есть пройденным. С историей нет смысла воевать, она там – мы здесь. И если бы об убожестве хрущоб говорили жители частных домов или хотя бы таунхаусов, тон, наверное, был бы спокойнее. Вспоминая о том, как предки жили в пещерах или землянках мы не призываем эти позорные жилища изничтожить, ибо нам не нужна такая история. Потолки стали выше, чем в хрущевках, фасады в веселые цвета покрашены, в окнах рамы из настоящей пластмассы. Но по сути – те же муравейники, только 20-этажные.

Когда прошлое становится историей, его сдают в музей и успокаиваются. Но у нас нет этой отстраненности даже в отношении того, что 300 лет назад творилось — взять, например, споры о том, как воспринимать Красную площадь – каток, дискотека, кладбище, чемодан луи-виттон, плац-парад, алтарь отечества? Стала бы она музейным пространством – было бы намного проще, причём не отменяя ни одного названного пункта, поскольку в современном музее возможна разная активность и тем паче пассивность. С условием неприкосновенности единиц хранения.

Вот ещё что коллеги сказывают: заявляя памятник на международную охрану, надо поставить галочки в графе критериев ценности. Этот дом построил Пушкин, либо Баженов в нём выступал перед трудящимися, либо Ленин здесь изобрёл водородную бомбу. А есть ещё и такая графа: последний дом поселения. Любой, как вы говорите, паршивый барак, любая яранга – если она оказалась последней в своём типологическом ряду, то передаётся в архив как тот самый обязательный библиотечный экземпляр. Последний «галерейный» дом Хитровки, заурядное строение без признаков большой архитектуры, бывший бордель или ночлежка – и в то же время достояние человечества, важнейший хранитель информации.

Неизвестно, удастся ли остановить намеченный снос первой пятиэтажки на проспекте Жукова, но есть время подумать о других подобных, может быть и о дворе, о квартале. Что до практической стороны дела (кто в этих халупах жить будет?) так со временем любой бытовой хлам становится раритетом, чем дальше, тем ценнее. Не потому что шедевр и сокровище, а потому что диковина. Найдутся желающие оригиналы, холостяки и художники. А для потомков — возможность проникнуться странной романтикой прошлого, может быть посочувствовать, и во всяком случае понять, почему выросшее здесь поколение было таким своеобразным. «Просто я родился на улице Ленина и меня зарубает время от времени». Смотрите, дорогие будущие туристы, вот она, эта воспетая древним поэтом улица. Вам-то там хорошо, а мы и правда так жили – не слишком комфортно, периодически зарубаясь, но жили достойно и нередко вполне себе счастливо.

 Распечатать статью

Опубликовано 24 декабря 2015 в 9:19. Рубрики: Городская трибуна.
RSS лента комментариев к этой записи. Вы можете оставить комментарий, или трекбек с Вашего сайта.